Пока он может, он стоит - продлись суд чуть дольше, как с сарказмом думает Рабастан, в конце этой фальшивой постановки на тему справедливости он бы стоял на коленях и бесил бы этим брата.
Однако судьи тоже не склонны затягивать фарс происходящего - Лестрейнджи уже достаточно долго наслаждались халявными апартаментами и кухней Азкабана, пора было и честь знать.
Даже допросы не велись - победившим отродьям нечего было вызнавать. А жаль - после Отдела Тайн они все славно повеселились: Рудольфус сыпал грязными ругательствами, Рабастан цитировал нарушенными при аресте и последующем содержании параграфами и пунктами английского судопроизводства, а Долохов так и вовсе перешел на родной язык практически сразу, заставив допрашивающих полезть за словарями. Пожиратели, отсидевшие в соседних с Антонином Павловичем камерах первый срок и уже неплохо изучившие разговорную брань на русском, хохотали как ненормальные.
В этот раз все иначе - в этот раз все знают, чем закончится эта комедия. И этот акт заключительный.
И Рабастан не возражает, с нетерпением поглядывая наверх, где кружатся твари, пугавшие его до дрожи не так уж давно.
Все это слишком затянулось и лучше уж закончить все здесь, с высоко поднятой головой, презрительно глядя на собравшуюся толпу, чем сдохнуть от лихорадки на грязном одеяле каменной камеры.

Как бы не так - после вспышки, от которой больно глазам, он понимает, что ничего еще не окончено.
Непривычно счастливый Рудольфус, молодой и полный сил, Беллатриса, выглядящая в худшем случае на тридцать - Младший недоумевает, разглядывая родственников и себя. Темно-синяя рубашка, серые брюки дорогой плотной ткани - он не одевался так уже лет двадцать. Да и по одежде брата и свояченицы можно предположить, что они действительно вернулись в прошлое.
Следя за перемещениями Беллатрисы, всерьез заинтересовавшейся мягкими стенами их новой комнаты, Рабастан подходит к брату, чутко прислушиваясь к собственным ощущениям: болезненная ломота в легких, к которой, кажется, он не смог бы привыкнуть, будь у него в запасе вся вечность, прошла без следа.
Беллатриса судорожно ощупывает себя, и Лестрейндж невольно поддается ее примеру - потерянная в 81-м фаланга мизинца  на месте, шрамов от Режущего нет ни на плече,  ни на шее. Как будто не было ни Лонгботтомомв, ни столкновения с аврорами, ни ареста.
- Рудольфус, твои шрамы на месте? - спрашивает он у восторженного брата, пока не спеша разделять его ликование. Что-то во всем этом есть странное - и в комнате, и во внезапной молодости и здоровьи. Слишком странное, но кажущееся знакомым, и Рабастан сосредоточенно припоминает все, что он знает о Поцелуе дементора, собирая в кучу и слухи, и факты, хотя фактов этих книзл наплакал...

Он согласен с Беллатрисой - они не спасены. И даже их взаимная неприязнь со свояченицей не мешает ему признавать ее правоту. Они не спасены, что бы там не казалось Рудольфусу. Они не спасены, у них новая тюрьма, и, возможно, на этот раз их заключение не просто пожизненное, учитывая вернувшуюся молодость и здоровье.
- Я не встречал описания таких последствий Поцелуя, - осторожно начинает Младший, проверяя карманы своих брюк - чистое перо, нераспечатанная пачка маггловских сигарет, зажигалка - можно сказать, наследство Розье. Эван оставил это у Рабастана перед тем, последним для себя рейдом - зачем это Лестрейнджу тут? Какой смысл?
Рабастан снова возвращается мыслями к Поцелую. Конечно, исследована эта тема незначительно, но ни один ученый не предлагал вариант, при котором поцелованные оказывались бы в столь странном месте.
В Рабастане просыпается рэйвенкловец. Он идет путем Беллатрисы, ощупывая мягкие стены, надавливая ладонями то там, то сям - ничего, ни единого намека на то, что за этой тканью есть что-то еще. Его ладонь проваливается в упругие матрасы настолько,  насколько хватает сил, не встречая сопротивления, не встречая преграды. Как будто они в коконе.
Лестрейндж фыркает - если из них собрались вывести прекрасных бабочек, то зря выбрали такой исходный продукт.
Он обходит прижавшуюся лбом к стене Беллатрису, не останавливаясь - ей признание в собственном страхе тоже забавно, но сейчас у него нет строения язвить свояченице. Он пока и сам не понимает, что происходит - не может даже придумать ничего, кроме этого идиотического сравнения с бабочками - и это нервирует.

Беллатриса стоит, бессильно привалившись к стене лбом и опираясь о нее ладонями, терпит прикосновения Рудольфуса, совсем не кажущиеся соблазнительными или успокаивающими. Она сдерживается, чтобы спросить, кто защитит ее, если он сам будет ее обижать, не говорит, что из Азкабана им удалось уйти лишь благодаря помощи извне, помощи Лорда, а после его падения они просидели год в Азкабане, пока их не приговорили к казни. Их поцеловал дементор, мерил побери этого Лестрейнджа, самое загадочное существо на Земле. Она не может не бояться.
Лестрейндж сердито дергается, сбрасывая руки мужа. К счастью,  он не настаивает.  Беллатриса бросает внимательный взгляд на младшего. Если чьим-то заверениям, что все хорошо, она и может поверить,  то этот человек - Рабастан. Знания деверя всегда ее поражали, даже если она никому об этом не говорила, а ещк они всегда были правдивы и помогали. Однако Баст не говорит, что все хорошо. Более того, он сейчас практически прямым текстом говорит, что все плохо. Беллатриса закусывает губу.
Она отходит в противоположный край комнаты, к своим туфлям, садится прямо на пол и молча смотрит, как Рудольфус потрошит стену. Проходит довольно много времени, и Лестрейндж все ждет, когда Рудольфус оставит сделанную дырку, устало приваливаясь к стене. Но на лице супруга только ярко выраженное нетерпение и раздражение. Беллатриса не верит в успех его затеи. Кто бы или что бы не заточило их сюда, оно бы не дало им нож, псли бы они могли выбраться с помощью него. Лестрейндж фыркает. Мысль кажется ей несвойсвенно до смешного рациональной и логичной. Баст, наверное, удивился бы, произнеси она это вслух.
Беллатриса отвлекается от наблюдения за Рудольфусом, чтобы изучить содержимое небольшого кармана в накидке, в которой она сюда перенеслась. Что же, зря она,  кажется, привыкла носить все вещи в сумочке. Скиль и носовой платок. Даже кинжала нет, не говоря о палочке - сомнительное богатство.
- Руди, дай мне посмотреть, - просит Беллатриса. Она рассматривает дыру в стене, и ей кажется, что там на конце что-то шевелится.  Беллатриса хмурится, просит братьев подождать, берет туфлю, и засовывает ее в дырку. Если ничего не случится, то это будет очень неловкая ситуация. Беллатриса ждет, сама не зная чего, но ничего не происходит. Чувствуя себя дурой, она снова лезет внутрь, чтобы забрать обувь.
От неожиданности она едва не вскрикивает. Она чувствует сопротивление.
- попробуй ты, - предлагает Беллатриса Рудольфусу. Дурацкий матрас сам затягивается, она уверена в этом. Им не выбраться, черт возьми. Она переводит взгляд на выпотрошенное Руди нутро матраса, и ей кажется, что оно медленно тает.

Старания Рудольфуса тоже успехом не увенчиваются. Больше того, как кажется Рабастану, брат уже с трудом выдергивает руку из стены.
Итак, то, чего они сумели достичь за час труда, исчезло в течение пяти минут.
Такими темпами им никогда не выбраться отсюда с помощью ножа Рудольфуса.
Но когда брат с проклятьями набрасывается на стену, Рабастан кидается к нему, обхватывая за плечи -  кто знает, какие еще сюрпризы у этой комнаты, не следует рисковать...
Лицо обернувшегося к нему Рудольфуса искажено яростью - у главы рода очередной приступ гнева. Он размахивает перед лицом Рабастана ножом, выкрикивая ругательства, выплевывая сигарету. Младший может лишь удерживать его за предплечья, уклоняясь от широкой траектории блестящего лезвия.
Беллатриса пытается успокоить разбушевавшегося супруга, но пока безрезультатно.
К счастью, брат сам избавляется от ножа.
Рабастан через плечо Рудольуса наблюдает, как нож будто затягивает в белую ткань, не оставляя ни следа на поверхности, а затем переводит взгляд на старшего брата, требующего от него ответов - как всегда.
- Да откуда я знаю! - орет Рабастан в ответ. Это лучшая тактика, по его мнению. Лучшая для них двоих. - Откуда я знаю, что это за херня! Дай мне хотя бы подумать!
Он вырывается из хватки Рудольфуса не без помощи свояченицы, которая мягко уговаривает мужа успокоиться. Младший брат встречает ее взгляд - несмотря на увещевательный тон, в глазах женщины паника. Беллатриса в ужасе, судя по всему.
Отдавая должное ее умению держать себя в руках, Рабастан отходит в сторону, напряженно размышляя над тем, что он только что увидел. Самозатягивающиеся стены - это нечто незнакомое, неведомое, однако мелькает на границе памяти нечто, связанное с невозможностью воздействовать ни на что вокруг себя... Они не призраки, это точно - значит, дело в чем-то другом и он вот-вот должен вспомнить, в чем именно.

Рабастан распечатывает пачку, щелкает колесиком зажигалки и глубоко затягивается - к маггловскому табаку у него склонность, бесящая почти в равной степени и брата, и свояченицу, зато ему это помогает думать.
Он сосредоточенно выкуривает пол сигареты, а затем прижимает тлеющий конец к стене. Сигарета продолжает тлеть, стена остается неповрежденной.
Стряхнув пепел, он наблюдает, как его тут же засасывает в пол.
Анализирует, рассуждает, вспоминает.
- Рудольфус,  - оборачивается он к брату. - Ты чувствуешь усталость? Ты час ковырял эту стену. Вспотел, я видел. Ты устал? Не мог не устать же. А пить хочешь?
И когда глава рода отрицательно качает головой, Рабастан выкидывает окурок и резюмирует:
- Мы в Лимбе.

Благо, Рудольфус успокаивается, неизвестно, надолго ли, но пока у Беллатрисы есть время не паниковать, полагаясь на мужа, а Рабастану время подумать о той чертовщине, что творится с ними. Она даже не отстраняется, позволяя Лестрейнджу положить обе руки к ней на талию, она успокаивающе гладит его по голой груди, запуская ладонь под расстегнутую рубашку, однако желания продолжить обмен ласками у Беллатрисы нет. Не то время, не то место. И она не протестует, когда Рудольфус отстраняется.
Лимб? Лестрейндж почти уверена, что слышит это слово впервые. Она слушает объяснения Рабастана, задумывается. Оба брата курят, не предлагая ей сделать то же самое. Дракклов патриархат, дракклово желание Лестрейнджей все контролировать. До начала двадцатого века женщинам Лестрейнджей и алкоголь был категорически запрещен. Беллатриса не была уверена, что Рудольфус знал, что она опустошает его портсигар.
- Я тоже хочу сигару, - заявляет Беллатриса в ответ на вопрос Рудольфуса, потом качает головой. Если это проходят в школе, то она, вероятна, была занята рисованием профиля капитана квиддичной команды в тетрадке, а если не проходят, то вопрос еще глупее - Беллатриса не любит читать. Для этого есть Рабастан. По крайней мере, он отлично справлялся и справляется. По крайней мере, стены не будут сужаться, чтобы их сожрать. Беллатриса больше не в силах сидеть спокойно, нервничая она начинает обходить комнату по прежнему маршруту. Они в месте без координат и времени.
Впрочем, это же дементор. Могло бы быть и хуже. Сигары выкурены уже давно, а Беллатриса все ходит, не чувствуя усталости. У нее вечность. Вечность, которую она должна разделить с мужем и его братом.
Беллатриса думает долго, однако не может придумать ничего хуже данной перспективы. С каждой минутой она все больше и больше предается отчаянию. Взгляд вверх. Лампы. Боль в глазах.
- Я не хочу сидеть тут, - Беллатриса не в силах больше сдерживаться, она кричит, молотя кулаками по стене, которую недавно кромсал Рудольфус. Или он резал ее в другом месте? Беллатриса потерялась в сводящей с ума маленькой круглой комнате.

Реакция брата его не удивляет. Заткнуться он заткнется, но хорошо бы, чтобы Рудолфьус угомонил и свою истеричную жену.
Впрочем, спустя пару минут Рабастан уже жалеет о своем желании.
Он не сразу обращает внимания на притихших было у стены супругов, действительно погруженный в проблему, требующую решения, и даже крики Беллатрисы с требованиями отпустить ее, оставляют его равнодушным - навидался достаточно, она всегда орет...
Разумеется, Рудольфус и не думает отпускать - все это Младший фиксирует, не выходя из своего задумчивого состояния.
Ровно до тех пор, пока не слышит тихие, сломленные просьбы, а затем униженную мольбу.

Рабастан вскакивает на ноги, роняя перо, которое крутил в пальцах, с ненавистью смотрит на широкую спину брата, слышит жалкое "здесь Рабастан".
Да они издеваются, что ли.
Треск рвущейся ткани ему привычен - он достаточно прожил бок о бок с Рудольфусом и Беллатрисой, но на сей раз перед ним нет двери, которую он может захлопнуть с другой стороны.
- Блять, - выдыхает он, делая шаг назад и упираясь спиной в упругую стену.
То есть, вот прямо на его глазах Рудольфус собирается трахать свою жену, да еще явно против ее воли?
Впрочем, даже если бы Беллатриса не была против, едва ли бы Рабастан чувствовал себя лучше.

- Блять! - Громко произносит он, подавляя совершенно несвойственное ему желание расхохотаться. - Какого хера, Руди? Ты не можешь удержаться в штанах хоть какое-то время? Не можешь не вести себя как кобель хотя бы немного?!
Есть вещи, которые Рабастану не понять никогда - так он думает.
Но серьезно, какого хера - какого хера Рудольфус ведет себя так, как будто все окружающие лишь куклы, оживающие по его желанию? Захотел - и Младший будто должен перестать видеть и чувствовать. Захотел - и Беллатриса должна раздвинуть ноги, хотя минуту назад задыхалась от ужаса, очутившись едва ли не в аду.
Злость - вот что чувствует Рабастан.
И когда свояченица дает Рудольфусу пощечину, Младший чувствует - впервые в жизни, возможно - солидарность.
- Отпусти ее, серьезно! Не будешь же ты ее трахать здесь и сейчас!

Беллатриса пищит от страха, когда Рудольфус избавляет ее от белья, и поддержка в лице Рабастана даже не вдохновляет ее. Ей сейчас, если честно, абсолютно плевать на кого-либо кроме себя, и она знает, что если упоминание Рабастана не помогло, то его вмешательство или невмешательство ничего не изменит.
Ударив мужа она практически смирилась, с тем что ей уготовано, перестав сопротивляться. Однако когда Рудольфус швыряет ее к стене, она ударяется носом об упругий матрас и едва не падает к ногам мужа, ей уже не все равно на Рабастана. Неужели его слова подействовали? Беллатрисе не очень в это верится. удерживая на себе корсет и его сползающие лямки, она разворачивается к братьям.
Зря.
От первого удара Беллатриса взвизгивает, инстинктивно вздергивая руки к лицу. Лямки корсета падают, стесняя ей плечи. После следующего удара Беллатриса вжимается в стену боком, стараясь уменьшить площадь для ударов, однако небольшая длина куска ремня, оставленного для высвобождения ярости Рудольфуса помогает мужу точнее выбирать место для ударов. После третьего из глаз Беллатрисы брызгают слезы. Она не хочет, чтобы все это происходило. Побои, которые скорее всего перейдут в изнасилование, ненавистный деверь, который сейчас наблюдает ее унижение, комната, откуда она не сможет сбежать. Беллатриса падает на четвереньки, закрывая лицо руками - впрочем, это не требуется. Даже в приступах безумия Рудольфус ухитрялся не задевать ее красоты, не портя лицо, грудь - все то, что доступно его взгляду в вырезах платьев.
Когда Рудольфус поднимает ее на ноги, руки Беллатрисы и шея мокрые от слез. Ее руки слишком дрожат, чтобы она могла оказать Лестрейнджу сопротивление, даже если бы и захотела, но она не хочет.
Впрочем, Рудольфуса она не хочет тоже, и до того, как он входит в нее, она уже закусывает губу, готовясь к боли. Боль слишком сильная, Беллатриса не готова к этому, она вскрикивает, царапая обшивку матраса, и чувствует, как по бедрам вниз течет что-то горячее и липкое. И это не перевозбудившийся Рудольфус. Это другое, то, что ей довелось испытать всего раз в жизни. Видимо, муж второй раз лишил ее девственности, как бы парадоксально это не звучало. Беллатриса всхлипывает, прокусывая до крови губу.

Все познается в сравнении - никогда еще Рабастан так горячо не поддерживал эту порядком потрепанную сентенцию, как в то время, что медленно волочилось вокруг него в этой проклятой белоснежной комнате.
Свет горел постоянно, о каком-либо отслеживании смены дня и ночи речи не могло быть, а его внутреннее ощущение времени окончательно сбилось - ни времени, ничего, только белая комната, которая, наверное, однажды станет его могилой.
Хорошо бы - потому что мысли о вечности здесь, с ними, которые все чаще посещают Рабастана, сводят его с ума.
Усталость здесь кратковременна и фальшива, заняться нечем совершенно - ему.
Рудольфус, по крайней мере, имеет в своем полном распоряжении игрушку-жену.
Завидовать нечему, конечно: сломленная Беллатриса в последнюю очередь напоминает трофей, и Рабастан дает себе волю в другом. Он ненавидит их обоих - и брата, и свояченицу.
Причин несколько и они незначительны: этой ненависти не нужны рациональные обоснования.
Этой ненависти нужна только белая комната и вечность.

Когда у него проходит шоковое состояние от осознания шутки, которую комната сыграла - и, кажется, продолжает играть - с Беллатрисой, Младший задумывается о природе этой внезапной и ироничной регенерации.
Отсутствие Метки не может не радовать, но, в целом, обстоятельства не располагают к веселью.
А еще Рабастан искренне убежден, что их них троих больше всего страдает именно он. Даже ведьма, которой приходится переживать регулярное внимание мужа, наверняка в целом не удивлена: за годы брака она могла в достаточной степени изучить нрав Рудольфуса и иметь представление о его вкусах.
Да будь он проклят, если не уверен в том, что она привыкнет куда быстрее, чем думает.
И это его тоже бесит.
Даже Азкабан кажется Лестрейнджу куда предпочтительнее сейчас, чем эта комната.
Азкабан, смерть - что угодно, лишь бы не_здесь.

И однажды это постоянное раздражение, выплеснуть которое он не может - не хочет, если быть честным, уподобиться Рудольфусу - все же находит выход.
- Никогда не думал, -  с ненавистью он смотрит в лицо Беллатрисы, отворачивающейся от него, - что вечность в перспективе так усиливает любовные чары.
Рудольфус что-то рычит в ответ, но Рабастан убежден - отрываться от своего занятия брат не будет. По крайней мере, еще некоторое время. А потом... Ну что же, потом Младший не против обстоятельно пояснить, что в поведении брата его доводит до бешенства.
- Если бы я мог, я бы запатентовал этот способ, он же подходит даже для таких нищебродов, как мы. Просто посадите мужа и жену в одну крохотную камеру, верните жене девственность и посулите им вечность. Рецепт возвращение романтики в отношения, -  продолжает издеваться он, подпирая подбородок и деланно-дружелюбно улыбаясь Беллатрисе.
- Вторая брачная ночь, второй медовый месяц, неутомимый супруг - какая женщина может похвастаться таким? А когда надоест, всегда можно будет сменить партнера.
Кажется, он перегибает палку, возможно, Рудольфус не так уж увлечен, чтобы пропустить слова надоедливого младшего брата мимо ушей - пусть так. Достать одного из супругов, достать посильнее, зацепить за живое - эта комната может предложить Рабастану только такое развлечение.

Отредактировано Rabastan Lestrange (2015-03-31 10:59:06)

Мало Беллатрисе того унижения, которое регулярно предоставляет ей Рудольфус, теперь еще и Рабастан решил внести свой вклад. Лестрейндж плотнее сжимает губы, от боли, потому что слова младшего задевают не только ее, но и Рудольфуса, вымещавшего все свои эмоции на ней, и отворачивается, смотрит, сквозь выступающие на глазах слезы на ненавистную белую стену. Если бы нож не утонул в белом нутре, она бы уже давно распорола обшивку и кинулась бы в всепоглащающую массу, лишь бы уйти, убежать от общества Рудольфуса, от которого у нее уже начинается жжение в затылке.
Лестрейндж думает, как бы ответить Рабастану, чтобы хотя бы он заткнулся. Деверь ведет себя так, как будто ей в удовольствие все происходящее. Беллатриса скрипит зубами и сжимает кулаки, вонзаясь ногтями в кожу. Все равно заживет.
Неожиданно Рудольфус отпускает ее, так неожиданно, что она валится на пол, как мешок с овощами. Она старательно не смотрит на то, как набивает брату рожу Рудольфус, сосредотачивается на весьма занимательном зрелище: царапины на ладонях прямо на глазах затягиваются тонкой белой пленкой, которая плотнеет на глазах, превращаясь в кожу. Минута, и у Беллатрисы снова гладкие ладони. Она поднимает голову.
Это удивительно видеть всегда рационального Рабастана таким алогичным, похожим на Рудольфуса. Сейчас Беллатриса искренне верит, что Лестрейнджи братья.
Нет, Беллатриса не питает ложных иллюзий, будто бы Рабастан развязал драку из-за нее. Но толику благодарности она все равно чувствует. Даже не благодарность, а какую-то солидарность. Им обоим опротивела политика Рудольфуса, ставшая невыносимой в столь маленьком помещении. Беллатриса закутывается в мантию, чувствует в кармане портсигар, уже опустевший наполовину. Было бы неплохо прибрать его к себе но куда его спрятать?
Она почти пропускает тот момент, когда поверженный Рабастан перестает интересовать Рудольфуса. "Почти", потому что такое сложно пропустить. Особенно, когда Лестрейнджу нужна ты.
Под языком Рудольфуса Беллатриса вздрагивает, не воспринимая ласку. Она не способна к этому, и не зря, потому что мужа  надолго не хватает. Лестрейндж пищит, запрокидывая голову.
- что я тебе сделала? - продолжает вслед за Рабастаном бунтовать Беллатриса, не предпринимая никаких попыток освободить волосы, - ты обещал, что я в безопасности. Что никто не посмеет меня обидеть. И ты сам нарушаешь свое слово. Так ты держишь обещания, Рудольфус Лестрейндж? - Беллатриса дергается, оставляя у него в руке клок волос.
- я буду слушаться, если ты прекратишь все это, - она возвращает мантию себе на плечо, закрываясь, - я попытаюсь не дать тебе стать братоубийцей.
Беллатриса ковыляет к залитому кровью Рабастану. Он тяжелый, но не такой тяжелый как Рудольфус, а она несколько раз волокла его, пьяного, до спальни. Она оттаскивает деверя на метр от лужи его собственной крови, переворачивает на бок. Регенерация им на руку. Сейчас сделать так, чтобы младший не захлебнулся в своей крови. Лестрейндж отрывает кусок от его рубашки, пользуясь надорванным в драке краем, потом осторожно вытирает с лица кровь. Выжав тряпку несколько раз она прикладывает ее к носу Рабастана. Знать бы еще, что делать в таких ситуациях. Если у Рабастана были какие-то теоретические знания. У них нет ни воды, ни еды, ничего.
- Будешь курить? - спрашивает Беллатриса, - я не знаю, что с тобой сделать. Постарайся не сдохнуть, - перед тем как вернуться к мужу, Беллатриса незаметно засовывает в руку Рабастану портсигар. Она отомстит Рудольфусу по-другому.
Лестрейндж возвращается к Рудольфусу, демонстративно молча и поднимая руки над головой.

Унизительная кличка, которой награждает его свояченица, заставляет Рабастана поднять голову, приоткрыть глаза - не было никакого желания наблюдать за животным совокуплением, которое его брат называет сексом, но он привык абстрагироваться, и в этом замкнутом пространстве его навыкам цены нет.
Только он снова слышит это "Бастик", хладнокровие летти к маггловскому черту.
Отвечать на вопрос Беллатрисы он не собирается - и без того очевидно, что он не прикоснулся бы к ней и за любые блага мира.
Даже Рудольфус не может быть так туп, чтобы думать, будто ему может быть интересная черноволосая стерва, несущая свою похотливость, свое естество как знамя.
У нее азкабанская ухмылка, отмечает он. Снова.
Рабастан помнит этот оскал - и жалеет об этом. В Азкабане было слишком много такого, что противоречит его убежденности в том, что Беллатриса его не привлекает.
Слишком много такого, чего не должно было бы быть.
А дальнейшие слова женщины и вовсе кажутся насмешкой, неприкрытым издевательством.
- Твои оценки поражают, - его тон неприкрыто саркастичен, когда он, прищуриваясь, обращается к ведьме. - Я доплатил бы за вас обоих, это во-первых. А во-вторых - не нужно быть импотентом, чтобы не хотеть тебя. Достаточно просто знать, что ты из себя представляешь.
Он нагло, демонстративно оглядывает Беллатрису, задерживаясь взглядом на полной груди, на талии и бедрах, а затем вновь возвращается к ее лицу.
- У  меня были женщины моложе и красивее, чем ты. Нелепо было бы теперь бросаться на объедки.