...
    - Драко, разве ты не был бы рад, если бы Уизли потравился этим пойлом? - Паркинсон раскладывает свои записи по Зельеварению в поисках нужной темы и развлекает, как она думает, Малфоя ненавязчивой болтовней. К счастью, ее взгляд полностью прикован к пергаментам и она не видит, как он дергается при упоминании имени Уизли.
    - Я? Рад? - через почти незаметную паузу спрашивает Драко. - Разумеется, не настолько, насколько были бы рады его родители, избавившиеся от лишнего рта.
   Паркинсон издает довольный смешок и поднимает глаза на Малфоя. Он отвечает ей безразличным взглядом, и она снова возвращается к своим свиткам. Драко выдыхает и пытается сосредоточиться на эссе по Чарам. Ему это уже почти удается, он прочитывает несколько параграфов нужного справочника, но вошедший в гостиную Слизерина Снейп окликает его.
    - Мистер Малфой, директор Дамблдор хочет вас видеть. Следуйте за мной.
   Тон декана совершенно равнодушен, и Драко проглатывает резонный вопрос о том, в чем цель этого приглашения. Он уверен, что чем дольше он не озвучивает неприятные моменты бытия, тем больше у них шансов растаять бесследно в процессе игнорирования. О, в игнорировании проблем Драко Малфой достиг некоторых успехов с прошлого лета. Он встает с дивана, на котором сидел, перешагивает через вытянутые ноги Панси, с интересом следящей за происходящим, и закладывает пергаментом страницу справочника, на которой остановился. Затем поправляет мантию и подходит к декану, с невозмутимым видом стоящему на верхней ступеньке у самого проема. Весь вид Драко должен показывать, что этот вызов - формальность, связанная с его постом старосты, и он вернется через двадцать, максимум - двадцать пять минут. Он напуган так, что ему приходится подавлять совершенно безумное желание убежать в спальню и отказаться выходить.
   Он идет за Снейпом по бесконечным коридорам, задаваясь вопросом, не растет ли замок вместе с ним. На первом курсе Драко был уверен, что Хогвартс не просто огромен, а невероятно огромен. Это ощущение должно было бы развеяться, постепенно уступить место чувству знакомства, но этого не происходило. Положим, Драко еще худо-бедно исследовал подземелья и чуствовал себя там достаточно уверенно, но говорить что-то подобное обо все замке он бы не стал: слишком много было здесь неожиданных коридоров, резких поворотов, странных развилок и заброшенных переходов. Один Мерлин знает, зачем Основателям понадобился такой замок, но Малфой уж точно проклинал это обилие лестниц.
   Достигнув горгульи, охраняющей проход в кабинет директора, Снейп что-то тихо говорит статуе и она отодвигается с противным скрипом.
   Драко поднимается за деканом в кабинет, в котором пахнет не то какими-то сладостями, не то свежим чаем, со слабым интересом косится на феникса в клетке в углу, и молча застывает перед столом в ожидании дальнейшего развития событий. Он может думать лишь о том, что его мысленный блок, который он осваивал пол лета под аккомпанемент истерических криков Беллатрисы, наверняка не выдержит легиллеменции директора, но старательно смотрит в пол перед собой, собираясь тянуть столько, сколько сможет.
   Если Дамблдор знает, кто проклял Бэлл, знает, кто прислал отравленную медовуху, то... Раз на разом на этом моменте мысль Драко прерывается, и он полностью сосредотачивается на приятной тяжести палочки в кармане мантии. Выхватить ее - секундное дело, а потом он может исполнить свое задание.
   Эта мысль приходит лениво и практически случайно, и ему стоит большого труда не схватиться за рукоятку палочки, потому что внутренний голос настоятельно советует ему подождать. Чего подождать, Малфой не знает. Уход Снейпа, если директор желает беседовать наедине - скорее нежелательное обстоятельство, но он все равно ждет, небрежно заложив пальцы за обшлаги карманов мантии, слушая, как в своей клетке копошится феникс.

...
   Слушая то, для чего больше всего подходит слово "перебранка", между деканом и директором, Малфой не может отделаться от мысли, что присутствует на специально для него срежиссированном и поставленном спектакле. От этого у него пересыхает горло, и он очень хочет посмотреть на Дамблдора уж Мерлин знает почему - не ожидает же он увидеть змеящуюся улыбку на безносом и безгубом лице и красный отблески бесцветных глаз... Или ожидает? Видимо, это последствия стресса - его идеи и все эти странные образы, пугающие его до тошноты.
   Наверное, даже от Лонгботтома не укрылось бы, что Дамблдор в довольно мягкой, но оттого не менее категоричной форме выпроводил декана, оставляя Малфоя одного в своем проклятом кабинете. Драко кидает короткий взгляд исподлобья вслед декану и снова опускает голову, напряженно ожидая начала одного из своих кошмаров, когда он также остается наедине с директором и знает, что достаточно только вынуть палочку из кармана, но медлит, почему-то медлит. Впрочем, медлит он и сейчас. Его сознание двоится, и внутренний голос снова убеждает его, что еще не время.
   Иногда Драко кажется, что он не справится со своим заданием, и эта мысль придавливает его как каменная глыба, которую он, подобно маггловскому безумцу Сизифу, вновь и вновь должен тянуть на вершину горы, чтобы там наблюдать за ее свержением вниз, и вновь спускаться за ней...
   Малфой позволяет себе много думать и рефлексировать - Мерлин, да он ходячая рефлексия за неимением лучшего средства не свихнуться и не побежать признаваться в том, что он должен сделать к исходу июня,  - но есть кое-что, о чем он запрещает себе рассуждать. Едва только он начинает отчаянно и малодушно вопрошать, ради чего он делает все это - этот путь для него закрыт. Он делает то, что должен. И он сделает то, что должен сделать. Такова цена, а Малфои слишком хорошо знают цену обманутым ожиданиям.
   Летом все казалось совсем иным. Он отлично помнит, как они с матерью аппарировали домой после суда, как Нарцисса обессиленно упала в кресло гостиной, закрывая разом постаревшее до ее реального возраста лицо, как он метался по комнате, пытаясь содрать с шеи душащий его галстук. Если подумать, в тот момент он был так одуряюще и невозможно жив... Когда клялся, что отомстит, клялся, что докажет Лорду преданность рода Малфоев, лишь бы отец снова оказался дома... А потом резкое хихикание тетки, ее горячие губы на щеке - этот поцелуй ему иногда снился - и ее восторженный шепот, полный гордости за него и какого-то болезненного удовольствия...
   Следующий день Драко предпочитает не помнить, потому что нет никакой аристократичной доблести в том, чтобы валяться как старая ветошь на полу, скуля от боли, пока его левая рука сгорает в непрекращающемся огне, между высокими фигурами в черных мантиях и белых масках, украшенных бессмысленными узорами.
   Однако эти минуты унижения и невероятной боли были ценой за возможность отомстить обидчикам, говорил себе Драко, ковыляя к своей комнате и отталкивая декана, который не то пытался помочь, не то просто хотел проследить, чтобы "наследничек", как презрительно обозвал Драко Пожиратель с гладкозвучащей славянской фамилией, добрался до кровати или хотя бы ковра в своих покоях.
   От этих мыслей Драко ежится, пропуская мимо ушей слова директора, и ему приходится сосредоточиться, чтобы сообразить, что тот ему говорит.
   Чаю? Мерлин Великий и Моргана Темная, не желает ли он чаю?!!
   Малфой в смятении опускается на стул перед директорским столом, даже не отдавая себе отчета, что стул был ему любезно предложен и следует поблагодарить.
   Следует поблагодарить за любезность, отказаться от чая, достать палочку и выговорить "Авада Кедавра", этот план созревает у Драко моментально, в стрессовой ситуации мозг работает с высокой производительностью, но проклятый чай выбивает из Малфоя всю решимость и руки его не слушаются, поэтому палочка остается все так же в кармане мантии.
   Он сглатывает тягучий ком страха, застывший в горле, и хочет отказаться от чая, чтобы выполнить хотя бы часть своего плана, но не может пошевелить языком, а на стол уже опускаются веселенькие в незабудках чашки.
   Это окончательно деморализует Малфоя, у которого от мысли о том, как он прямо сейчас будет убивать директора, появляется желание истерично захихикать, представляя, как Дамблдор падает головой на стол, а его борода попадает в одну из наполненных чашек и пропитывается ароматом земляники...
   В таких условиях он не смог бы и Уизли прикончить, это даже не обсуждается, думает Драко с внезапно проснувшимся чувством юмора и издает нечто вроде сдавленнного смешка или кашля, а потом поднимает глаза и через прихотливо завивающийся пар от чашки - да может вообще в реальности, пусть и магической, от чая подниматься такой пар? - смотрит в точку между бровями директора.
   - Полагаю, вам интересно, зачем я пригласил вас сюда сегодня. Поверьте, ничего серьезного. Не откажитесь ли от лимонных долек?
   Драко молчит чуть дольше, чем следует, а у него и так уже один пропущенный квоффл - проклятое предложение чая. Он припоминает про себя рецепт простейшего зелья - Успокоительного бальзама, как символично - и это отчасти помогает ему взять себя в руки. Он надеется еще, что с его лица пропадет выражение ужаса, которое наверняка там появилось, потому что он буквально чувствует это выражение.
    - Нет, благодарю вас, сэр, - а вот голос его слушается неплохо, на мгновение слабая гордость собой вспышкой мелькает на поверхности сознания и тут же исчезает. Однако это имеет самые печальные, как думает Драко, последствия. Довольство тем фактом, что его голос звучит вполне нормально, заставляет его забыть об элементарной осторожности, и он смотрит прямо в пронзительные глаза директора за поблескивающими очками.
   О нет, последняя отчаянная мысль накрывает Драко с головой, и он дергается, не то собираясь все-таки вынуть палочку и покончить со всем этим безумием, не то сбежать немедленно, спуститься бегом по винтовой лестнице, пробежать через все коридоры и не останавливаться, пока не достигнет границы Хогсмида, а там прыгнуть в первый попавшийся камин...
   Его рука задевает чашку чая, сиротливо стоящую перед ним, чашка опрокидывается, заливая стол пахучей янтарной жидкостью - или ему, привыкшему к кофе, просто кажется, что чай слабозаваренный,  - и чай выплескивается частично на голую кожу левой руки, отчего ему опять становится ненормально смешно, пока он инстинктивно прижимает вторую руку к обожженному запястью и тыльной поверхности ладони.
    - Прошу простить мою неловкость, - проговаривает он набившую оскомину формулу вежливости, не отводя взгляда от глаз директора и с каждым мгновением ожидая вторжения в свое сознание - ну что ж, проиграл подчистую. Пропустил снитч, ловец. Нет ничего более серьезного.