Голова гудела так, будто он поймал лбом проклятый бладжер. Яркие краски, едва Рудольфус попытался приоткрыть глаза, заставили его застонать, сметя сдержанность, которой он и так не блистал.
Нежное, почти трепетное прикосновение к щеке вздернуло Лестрейнджа на ноги получше любого Эннервейта.
Беллатриса медленее и осторожнее поднималась следом, расправляя светлое платье, каких Рудольфус не видал на собственной жене лет тридцать.
- Руди, милый, что с тобой?
Такого от жены он не слышал... никогда, пожалуй.
- Что тут происходит? - рыкнул Рудольфус, подозревающий жену в какой-то извращенной шутке.
Лето, жена в легком светлом платье, кокетливо облегющим недвусмысленно округлившийся живот, детские крики (причем явно удовольствия, а не страха или боли)... Лестрейндж-Холл справ от озера, серые каменные стены в полном порядке, даже с улицы видно, что поместье обжито, а вовсе не покоится в руинах.
Рудольфус проморгался, потер глаза, но ни жена, выглядящая как-то свежее, моложе ли, ни чудом восстановленное поместье, не изменились.
Пока Беллатриса взволнованно предлагала ему чаю под подозрительным взглядом мужа, к его ноге прибился человеческий детеныш, красивая девочка лет шести, похожая на Беллатрису в детстве. Девочка смотрел прямо на Рудольфуса, крепко вцепившись ему в штанину, как будто ожидая чего-то.
- Папа? - позвала она.
Рудольфус, только вчера клявший Долохову суку-жену именно за отсутствие детей, перемежая свои слова опустошением стаканов огневиски, поднял мрачный взгляд на Беллатрису.
Это ее шуточки, ее проклятые игры!..
Белла между тем отправила малышку подальше, видимо, поняв, что с Рудольфусом такие номера не пройдут, но с тем же беспокойством, казавшимся Рудольфусу фальшивым, провела рукой по его плечу:
- Руди, что с тобой? Давай я помогу тебе дойти до дома.
Он грубо скинул с плеч ее руку и перехватил тонкое запястье с аккуратным маникюром и изящными браслетами, мимоходом отметив, что весь внешний свид жены претерпел существенные улучшения со вчершнего дня. Удерживая руку жены, чтобы он не могла достать палочку или свой зачаровнный кинжал, Рудольфус встряхнул свою жертву и притянул ее к себе, заставляя встать на цыпочки.
- Какого драного оборотня ты затеяла, дорогая? Как ты сделала все это? Где мой брат?
Если это все проделки жены, она ответит! Если нет... Версии с этим вариантом Рудольфусу в голову не приходили.
- Кто это и что это все значит? - он мотнул головой в сторону затаившейся в нескольких шагах в кустах мушмулы девочки, а затем выразительно провел ладонью по животу жены, чувствуя теплую, упругую кожу под тонкой летней тканью.

Даже не слова Беллтрисы, а то, что она так доверчиво прижалсь к нему, не спеша отшатнуться или отпустить какое-нибудь сркастичное замечание, отрицает то, что она может так играть. Даже его жена, какой бы дьявольски-талантливой она не была, не может изобразить то, что он видит в ее глазх и чувствует в ее прикосновениях.
Никогда, не при каких условиях, как убежден Рудольфус, его жена не произнесла бы слов любви в его дрес.
И поэтому он молчит, потому что пока не в силах придумать иную версию происходящего.
Появившаяся девочка повзрослее, да что там, почти девушка, тоже вполне уверенно зовет его отцом. Эта девочка - типичный Лестрейндж, даром, что женского полу. Наряди Рабастана в детстве в платье - была бы вылитая подошедшая девочка, печалящаяся о своей метле.
Рудольфус чуть нагнулся, подставляя щеку, больше автоматическим жестом, нежели на самом деле понимая, что будет награжден поцелуем, и прикосновение горячих детских губ переворачивает с головы на ноги всю его сущность: дети. У него дети.
Трагедия с метлой оказывается вне его поля зрения, потому что он пытается сообразить, как же так произошло, что Беллатриса нарожала ему целых трое детей и пока не останавливается, дом цел, а в воздухе не пахнет отчаянием и безысходностью, которые Рудольфус постоянно чует после Азкабана. А особенно его интересует, что именно произошло.
Когда оба ребенка (и мальчик, хвал Мерлину, у него есть и наследник!) с нетерпением уставились на Лестрейнджа, ожидая его справедливого суда, Рудольфус вынужденно спустился на землю.
Едва ли он сейчас сможет понять, в чем дело, а деятельная натура и инстинкт главы рода не позволяли Рудольфусу оставаться в стороне от семейных дел.
Он отпустил руку супруги, не привлекая к этому внимания, и потер глаза, постарвшись сосредоточиться на проблеме. Похмелье накатывало с новой силой, побуждая к поискам очередной порции огневиски, которое могло и примирить Рудольфус со внезапным изменением жизненной ситуации.
Итак, он отец...
- Новой метлы не будет до осени. - Наверное, излишне сурово обратился он к старшей девочке, которая оказалась еще и в школьной квиддичной команде. - И учись слушаться брата, потому что именно он наследник рода и станет главой после меня.
В глазах девчонки полыхнула чисто Лестрейнджевская злость, которая окончательно растопила сердце Рудольфуса (к его удивлению). Он уже решил, что купит этой самой Ровене метлу самой последней модели на днях, если (а судя по всему, то так и есть) с финансами в семье все в порядке. В конце концов, зложит пару колец, которые с удивлением обнаружил на своих руках: все фамильные перстни были на местах, как будто не было никакого Азкабана и вороватых мерзавцев-авроров.
- Что до бладжера... Он все же твой брат. И не забывай про наследника рода. С другими командами играй жестко, победителей не судят. Но не в семье, поняла? - это были правильные слова. Ровена, хоть и продолжая хмуриться, все же кивнула ему, явно воодушевленная, и Рудольфус повернулся к сыну.
- Еще раз увижу, что ты бежишь и жалуешься нам с матерью на сестру - пожалеешь. Привыкай решать конфликты, привыкай отвечать за свои слов и действия. Пропустил бладжер - сам виноват. Ты должен быть внимательным, осторожным. Отрасти глаза на затылке, доверяй по минимуму. Ты Лестрейндж по крови, так будь Лестрейнджем по поступкам.
Регулус пристыженно кивнул, пряча глаза. Ничего, он уже не ребенок, хватит жалоб н рсквашенный нос.
- Наказание я озвучу позже.  Ты цел? - только теперь, в конце, Рудольфус позволил себе поинтересоваться, как его сын.
- Цел, - буркнул Регулус.
- Тогда оба в дом, приводить себя в порядок. И чтобы без стычек.
Дети, немного удивленные и переглядывающиеся, отправились в дом, но ругани Рудольфус уже не услышал. Он развернулся к жене и принялся внимательно разглядывать ее. Это определенно была Беллатриса, но в то же время - ее молодая копия. Исчезли азкабанские морщины у рта, кожа выглядела не высушенной, а нежный румянец выдавал хорошее питание и прогулки на свежем воздухе.
И беременность, Мерлин, беременность...
Рудольфус сглотнул. Ему требовалось выпить и немедленно, но важнее было уточнить кое-какие детали.
- Где мой брат, ты не ответила.
Он предложил Беллатрисе руку, чтобы отправиться за детьми, и когда жена подала ладонь, широкий рукав ее платья завернулся почти до локтя, обнажив совершенно чистое левое предплечье.
Рабстан был временно забыт.
Лестрейндж неверящим взглядом изучил предплечье жены,  потом рванул мнжету своей рубашки, не обращая внимания на потерянные запонки. На том месте, где должен был быть уже привычный череп с выползающей изо рта змеей, была ровная чистая кожа.
- Беллатриса, - Рудольфус огляделся, чтобы убедиться, что они одни, но кроме крохи, которая по-прежнему пряталась в кустах, никого поблизости не было, и крепко обхватил жену за плечи,заставляя смотреть на себя, - что с Лордом? Где Метка?

Франция? Его брат во Франции?
Рудольфус, который искренне ненавидит брата (или думает, что ненавидит, что в его случае разницы не играет), чувствует, что где-то в районе желудка образовалась неприятная пустота.
Он привык к постоянному брюзжанию брата, привык к его занудству, привык, что тот иногда разражается никому непонятными и неинтересными фактами из истории магического законодательства. Привык, что Рабастан всегда рядом, в камере напротив, а теперь...
Но дальнейшие новости просто сбивают его с ног, фигурально выражаясь. Он отпускает жену, снова бросая взгляд на ее живот, и вновь пялится на свою руку и на предплечье супруги. Он бы понял, если бы Беллатриса затеяла всю эту инсценировку с детьми, чтобы помучить его, свести с ума окончательно, но отречься от Лорда? Только не мадам Лестрейндж.
И Метка, Метка не может пропасть. Даже когда они думали, что Повелитель сгинул, Метка была видна, выцветшая, потускневшая, но она была. Знак их преданности, зримое воплощение клятвы верности... Ее невозможно было уничтожить.
- Нет, не болит. Все в порядке, - неуклюже соврал он, натянуто пытаясь улыбнуться на шутку Беллатрисы про Азкабан. Этой Беллатрисы, та об Азкабане не шутила: поводов не было.
А затем Беллатриса метнулась в кусты, положив конец любому серьезному разговору, двигаясь неожиданно споро для глубоко беременной ведьмы, и вытащила на свет Мерлинов ту самую малышку.
Рудольфус покорно принял ребенка, держа крошку скорее как тюк с вещами, но девчушка оказалась не промах и быстро разместилась у него на руках с удобством, крепко обнимая за шею. Было видно, что эта молодая ведьмочка привыкла рассиживаться на руках отца.
Она немного поиграла с Беллатрисой, уворачиваясь от той, вооруженной платком, и прячась в волосах Рудольфус, но затем все же дала себя вытереть.
Во время этой идиллической суеты Рудольфус стоял столбом, чувствуя себя лишним и пытаясь понять, как ему действовать. Впрочем, обе Лестрейндж не обратили на это внимания.
- Ну что, пойдём в дом? Или ты приказал эльфам подать обед на веранду? И да, у нас же сегодня гости, верно? Если я не ошибаюсь? - Беллатриса, удовлетворенная состоянием дочери, подхватила Рудольфуса под руку и потянула его в сторону дома.
С каждым шагом Лестрейндж все больше ощущал собственную здесь неуместность, здесь, в этом райском уголочке того Рудольфуса Рейналфа Лестрейндж, которым так никогда и не стал, но был полон решимости крепко вцепиться в этот кусок счастья и никому его не отдавать. Счастья, где у него большая семья, как ему иногда кошмарилось в Азкабане. Где Беллатриса охотно дотрагивается до него и не собирается всадить кинжал в спину. Где, возможно, счастлив Рабастан, женившись уж не на той ли своей французской невесте из до-азкабанской жизни...
- Да, да, - неопределенно ответил он на вопросы Беллатрисы, не представляя, где накрыт обед и ждут ли они кого-то. К счастью, Регулус и Ровена отвлекли внимание Беллатрисы от мужа. Ровена тут же пристроилась к Рудольфусу под свободный локоть и принялась щекотать малышку, которую он нес на руках. Та хохотала и извивалась, от чего Лестрейндж никак не мог ее поудобнее уцепить, и только чудом, по его мнению, вообще не упала.
Обед оказался накрыт на веранде, так что Рудольфус был избавлен от необходимости изображать ранний склероз. За столом уже сидели высокая совсем взрослая девица и мальчишка лет десяти-одиннадцати, которые поспешно встали при появлении компании. Видимо, девица была той самой Ребеккой, родственной душой Рабастану, сдавшей СОВ, а вот парнишка был пока неизвестной величиной. Да и сам стол, накрытый на слишком большое число персон, намекал, что сюрпризы не закончились.
Когда Ригель пытались отцепить от Рудольфуса, чтобы отвести умываться, она наотрез отказалсь это делать, поэтому Рудольфус, прогнав эльфа, автоматическим движением вытащил из кармана пиджака волшебную палочку и воспользовался Очищающими чарами...
А потом застыл на долгую минуту, тупо глядя на свою палочку, ту самую, купленную к одиннадцатилетию, сломанную в самом зале суда после оглашения приговора...
- Хозяин, сэр мистер Малфой с супругой и сыном и сэр мистер Тонкс с супругой и дочерью, - старый эльф, которого Рудольфус отлично помнил, материализовался перед ним и почтительно поклонился. - Проводить их в столовую?
Малфои... И  тут проклятые Малфои... Стоп!
- Тонкс? Тед Тонкс, чертов магглолюбец?! - вскинулся Рудольфус, отцепляя от себя руки захныкавшей дочери и гневно глядя на жену.
- Пап, - фыркнула взрослая Ребекка, - так давно никто не выражается... Это неприлично. Статут о магглах и магглорожденных волшебниках принят шесть лет назад, с перевесом в семь голосов в Совете, а ты все ведешь себя как какой-то дикий фанатик... Мы, конечно, ценим чистоту крови, но надо же идти в ногу со временем и новой политикой. Продолжение фанатичного упорствования могло вызвать гражданскую войну еще несколько десятилетий назад, и если бы не мудрая политика господина Министра, кто знает, что бы сейчас было с магической Англией. Прогнозы политологов были просто кошмарны, про это же писали во всех газетах...
Ну, точно Рабастан в юбке...
- Виски, немедленно, - хрипло распорядился Рудольфус, обнаружив, что на столе крепкие нпитки отсутствуют.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (2013-10-30 21:38:01)

Кажется, этот  Лестрейндж виски не пьет... Да наплевать. Сейчас Рудольфусу мог помочь только старый добрый алкоголь.
- Хочешь? - спросил он жену, принюхиваюшуюся к его стакану. Привычная Беллс могла и выпить, но эта только поджала губы и промолчала, даже не пройдясь по алкоголизму супруга. Ну что же, наверное, тут алкоголизм не их прблема.
Малфой, все такой же самодовольный, лощеный и холеный, вызвал у Рудольфуса всплеск вполне привычного раздражения, но куда больше Лестрейнджа интересовал второй мужик, о котоом он больше слышал: Тед Тонкс шел к нему, дружески улыбаясь и протягивая руку.
Вяло ответив на рукопожатие, Лестрейндж продолжал смотреть на того,к то опозорил старшую сестричку Блэк и был ночным кошмаром Беллатрисы. Тед, высокий, начинающий лысеть, но с цепким внимательным взглядом, впрочем, вел себя корректно, приборы держал правильно, подшучивал над дорогим Люциусом и с глубоким уважением замолкал, стоило Рудольфусу только откашляться. Не заметно было, чтоб грязнокровка Тонкс лез из кожи вон, чтобы выслужиться, и, что старнно, произвел на рудольфуса некоторое впечатление своим сдержанным достоинством.
А уж то, что он, не чинясь, принял бокал виски, скрепя сердце предложенный Лестрейнджем, стало тем шатким мостиком, который примирил Рудольфуса с присутствием этого отребья за столом.
Едва дамы занялись застольной болтовней, Люциус отклонился назад и через спину Беллатрисы многозначительно произнес:
- Восточный округ наш! Только что мне прислали выписку из сегодняшнего письма Министру. Он проигрывает там двадцать три пункта... Двадцать три, Рудо!
Тонкс, сделавший то же самое, отсалютовал Рудольфусу бокалом:
- Им не вернуть Уэльс. Наши шансы непобедимы.
Лестрейндж, крутящий головой слева направо, не смог понять, в чем дело, но покивал для вида и поднял бокал.
Какие у него могли быть общие дела с этими двумя? Ну ладно с Люци, их капиталы тянулись друг к другу, но Тед Тонкс?
Рудольфус подлил себе виски и решил пока не терзаться этими вопросами.
Жена, передававшая ему пирог, задала вопрос о мебели, который поставил бы Рудольфуса в тупик, если бы не как всегда своевременное появление Долохова.
Долохов отказался отобедать, но многозначительно посмотрел на Лестрейнджа. Этот взгляд был знаком: славянину явно требовалось что-то сказать.
Лестрейндж вставал из-за стола, когда Ровена развернула сенсационный подарок. Вид Беллатрисы, заламывающей руки и едва не плачущей из-за беспокойства о случайных ранениях, вогнал Рудольфуса в ступор.
- Да полноте вам, моя прекрасная леди. Моя крестница образец здравомыслия и прекрасно умеет обращаться с подобными механизмами. К тому же, - Долохов понизил голос, доверительно наклоняясь к Беллатрисе, - я зачаровал арбалет: по магам... простите, по людям он не выстрелит. А теперь, Рудольфус, не уделите мне минуту? Я прошу прощения, что побеспокоил вас, но дело не требует отлагательств. Мистер Тонкс, мистер Малфой, прошу вас, вас это тоже касается.
Лестрейндж неуверенно махнул рукой, надеясь, что кабинет находится на прежнем месте, и мужчины вышли, оставив женщин и детей обсуждать подарок Ровены.
В кабинете, который быстро нашелся, Лестрейндж вновь наполнил бокал огневиски, опустился в кресло и с апломбом уставился на Долохова. В том, что славянин учствует в каком-то масштабном проекте, не было сомнений. Авантюризм Долохова был известен не хуже лестрейнджевского, как и жажда наживы и славы Малфоев, поэтому то, что даже в этой реальности их что-то связывало, не удивило Рудольфуса. Зато наличие в этой компании грязнокровки Тонкса было неожиданностью.
- Итак, господа, - Долохов на палец плеснул себе коньяка в снифтер и оглядел своих собеседников. - Мне только что стало известно, что на востоке страны праймориз отдает свои голоса за меня с большим преимуществом. Учитывая это, наша победа на этих выборах - дело решенное.
- Мы получили то же письмо, - тонко улыбнулся Малфой, пока Лестрейндж пытался проглотить невовремя отхлебнутое виски.
Победа? Долохов баллотируется в Министры Магии? А они, значит, его штат?
- Так вот, мистер Малфой, только ради этого я бы не побеспокоил семейный очаг Рудольфуса. Сразу после получения этого письма я получил личную записку от анонима, который сообщает, что у него есть компромат на Министра. Он предлагает встретиться послезавтра и уверяет, что та информация, которой он обладает, поставит крест на политической карьере уважаемого господина Дамблдора.
Лестрейндж выронил стакан. Впрочем, Малфой сделал то же самое.
Однако Тонкс упрямо нахмурился.
- Дамблдор - величайший волшебник. Он многое сделал для объединения Англии, и действовать низко... Это не наш путь.
- Глупости! - Люциус вскочил с места и взволнованно расхаживал по кабинету. - Уже одного того, что он поддерживал в свое время идеи Грин-де-Вальда хватило, чтобы поколебать его постамент. Если есть что-то еще, мы должны это выяснить.
- Люциус, честность нашей победы должна быть непререкаемой, - с улыбкой проговорил Долохов, рассматривая через окно кроны деревьев в саду. - Моя супруга первая не простит мне, если грязное белье ее обожаемого Дамблдора вытащу на белый свет я. Но в одном я согласен, мы должны знать факты, чтобы отреагировать как следует, если что-то просочится в прессу.
- То есть, вы не собираетесь распорядиться этими грязными сплетнями? - уточнил Тонкс.
- Ни в коем случае. Да и не за чем, наше положение и так выигрышное. Более того, мистер Тонкс, я хотел бы, чтобы именно вы организовали передачу информации и передали компромат Дамблдору.... Так сказать, по старой дружбе. Кажется, вас он выделял в Хогвартсе.
Тонкс глубоко задумался, а Малфой, явно недовольный, барабанил пальцами по столу. Рудольфус сидел, пытаясь осмыслить информацию, что пока у него получалось не блестяще... Итак, они все же противники Дамблдора. Но возглавляет их не Лорд. И борются они явно иначе...
И никакого Азкабана, никакого Лорда...
- Хотелось бы услышать и вашу точку зрения, Рудольфус. Вы же знаете, что я прочу вам место моего заместителя, как вы смотрите на эту проблему?
Лестрейндж, поборов желание рассмеяться, отставил стакан.
- Дамблдор пользуется любовью среди магов всех происхождений, - осторожно начал он, рассчитывая, что в этом реальности не сильно расходятся, и, видимо, не ошибся. - Его род такой же древний, как и наши, а политика отличается взвешенностью и либеральностью. Однако внутренеее противоречие нарастает, не случайно же мы выигрываем уже и на востоке...
Он помолчал, добавляя своей речи многозначительности, а на самом деле придумывая, что бы сказать еще.
- Но если мы не купим эту информацию... Речь же идет о покупке?
- Нет, информатор подчеркнул, что передаст сведения и доказательства безвозмездно, - ответил внимательно слушающий Долохов.
- Хорошо. Так вот, если мы не получим эту информацию, он может предложить ее другим заинтересованным лицам, включая прессу. А мы хотим держать ситуацию под контролем. Так?
Мужчины кивнули и приободренный Лестрейндж продолжил.
- Значит, мы встречаемся с информатором. Тонкс, ты на переднем плане, мы с Люциусом тебя страхуем... Вступи в контакт, выясни место и время, Антонина больше не упоминаем...
- Эй, Рудо, ты как разведовательную операцию планируешь... Зачем все самим делать, у нас есть мелкая рыбешка, - рассмеялся Люциус, но Долохов, внимательно наблюдающий за Лестрейнджем, покачал головой.
- Рудольфус прав. Информатор написал именно мне, лично, посылать навстречу шестерок означает проявить неуважение. Мистер Тонкс идеально подходит, и в случае чего, его сложно упрекнуть в том, что он намеренно собирается испортить жизнь Альбусу Дамблдору.
- И в случае чего, он сможет не отдать нам полученные сведения, сказав, что сделка сорвалась, - легко произнес Малфой, исключительно удивив Рудольфуса.
- Мистер Малфой, если бы вы не пользовались репутацией шутника, я бы оскорбился, - сухо ответил Тонкс, чем сразу заслужил еще немного симпатии Лестрейнджа. Уж не Малфою высказываться о верности и чести.
- Приношу свои извинения, - с большой долей искренности произнес Люциус. - Я не имел желания ставить под сомнения вашу честность с нами.
Тонкс кивнул, давая знать, что принял извинения. Рудольфуса обуревали смутные чувства. С одной стороны, извиняться перед грязнокровкой не пристало Малфоям, с другой стороны, Тонкс не выглядел оголтелым сторонником дамблдоровских вздорных идей. Уже то, что он работал в штабе Антонина Долохова и явно пользовался уважением и влиянием, говорило о многом.
- Ну что же, тогда, господа, вы и выработаете план контакта, на что я и рассчитывал. - Долохов вздохнул. - Это остается тайной от остального штаба и информация не должна выйти за пределы этой комнаты. А теперь предлагаю вернуться к нашим дамам, пока они окончательно не заскучали. Я еще должен передать привет вашим женам от Минервы и пригласить вас всех к нам в эту субботу. Она собираеться устроить небольшой прием только для своих и даже оставляет Хогвартс без присмотра на пару дней. Дамблдор тоже будет, и наверняка готовьтесь к встрече с Уизли. Моя жена чрезвычайно дружна со своими бывшими учениками и с той стороны.
Мужчины вернулись в столовую и Антонин, рассыпавшись извинениями и комплиментами, удалился так же через камин.
- Ничего особенного, кое-что обсудили, срочный рабочий момент, - прояснил за всех ситуацию Рудольфус.

Гости разошлись, оставляя Рудольфуса в опасной интимной обстановке с супругой.
Как вести себя в этой Беллатрисой, такой необыкновенно мягкой, любящей, нежной, он не знал. Все привычные схемы атак и контратак рассыпались в пепел, оставляя Лестрейнджа уязвимым перед совей женой. В этот раз у него не было нескольких месяцев, чтобы выработать тактику поведения с ней, чтобы привыкнуть к ее жалящим словам, поведению, мгновенным и болезненным атакам... И весь накопленный опыт был неприменим с этой Беллатрисой.
- Руди, милый, давай присядем, - жена потянула Рудольфуса к креслам, но он, все еще напряженный, не поддавлся, оставшись на месте. Впрочем, Беллатриса не то не заметила, не то не обратила внимания, обхватывая руку Лестрейнджа и прикладывая ее на свой живот.
Рудольфус настороженно смотрел на жену, ожидая Мерлин знает чего, и когда в его ладонь что-то мягко толкнулось, не сразу сообразил, в чем дело. Он видел живот Беллы, понимал, что она беременна, но вот так осознать, почувствовать...
Беллатриса провела рукой по его волосам и он привычно ждал, когда она резко потянет на себя прядь волос, но она и не подумала, продолжая неспешно и негромко говорить.
Лестрейндж прикрыл глаза, стараясь не рассмеяться: его хриплый, ненормальный смех не подходил к этой умиротворенной сцене, и он бы скорее дал отрезать себе язык, чем нарушил бы откровения жены.
Эта женщина не была его женой. Не была той Беллатрисой, которую он почти любил. Не была той, которой он посвящал свое безумие до капли, бросаясь в бой с эхом ее проклятий в ушах...
Но эта женщина была той, о которой смутно мечтал Рудольфус, когда был способен мечтать.
И он пока не мог примириться с этим внезапным исполнением мечты.
Вздрогнув от ее признания, Лестрейндж взял себя в руки, чтобы не отстраниться от прильнувшей к нему женщины.
- Лучше тебе не знать, - неожиданно хрипло пробормотал он в макушку жены. - Там никто не был бы счастлив.
Он лгал. Если и не на сто процентов, то все же лгал. Они были счастливы, как могли, и хоть это было невозможно представить, он точно знал, что и Беллатриса была счастлива.
Его разрывали на части два противоположных стремления: он жаждал остаться здесь, в этом мире, с любящей женой, которая искала в нем опору, доверяла ему, возможно, не боялась его, и в то же время, чувствовал, насколько он чужой. Готов ли он провсти остаток жизни здесь, в этом раю для людишек с молоком вместо крови? Готов ли принести в жертву Лорда, своих соратников, свою священную борьбу?
И ту Беллатрису, которая тоже нуждалась в нем на свой лад, как и он не мог жить без ее яда?
Отстранившись от жены, Рудольфус внимательно посмотрел на нее.
- Замечала что-то необычное в последнее время? Может быть, во мне? Или в самой себе?
Интересно, кстати, чем его двойник занимался в последние дни? Может быть, это его изыскания породили все происходящее?
Отогнав от себя мысли о том, что вся его жизнь может быть порождена фантазией другого, настоящего Лестрейнджа, он приобнял жену:
- Может быть, вернемся в кабинет?
Расставаться с Беллатрисой не хотелось, вдруг она сможет припомнить что-то важное, но и необходимость как можно скорее изучить, что в кабинете может указывать на занятия двойника, ждать не могла.

Остановленный просьбой жены, Лестрейндж замешкался в коридоре, позволяя женщине догнать его и вновь прижаться щекой к его груди, доверчиво держа за руку. Да, она беременна, конечно...
Воспоминания о том, как Беллатриса однажды соврала ему о своей беременности в той, настоящей жизни, и как целый день выставляла его идиотом, заставляя носиться вокруг себя, не дают ему проявить необходимое внимание сейчас. Он чувствует себя выжатым досуха, но все же берет себя в руки, чтобы не оттолкнуть прижимающуюся к нему женщину.
- Я... Прости, - выдавливает он из себя непривычные слова извинений, - слишком много деловых новостей и голова гудит с утра, мешая соображать. Я не хотел тебя пугать.
Последний вопрос жены он намеренно оставляет без ответа, надеясь, что она не повторит его. Что ей отвечать в таком случае - большая загадка. Он не умеет, не может говорить о любви, да и убежден, что не любит Беллатрису. Как можно любить ту, что причиняет намеренно невыносимую боль и черпает удовольствие в собственной жестокости?
Дело не в любви, и слова любви больше подходят слабакам, чем ему, Рудольфусу.
- Я больше не буду торопить тебя, - ставит Лестрейндж в известность жену, разворачивая ее за плечи спиной к себе и позволяя своим рукам скользнуть по ее плечам с чем-то, что можно понять как ласку.
- Пойдем в кабинет, мне нужно, чтобы ты кое в чем помогла мне, - стараясь говорить как можно мягче, Рудольфус едва-едва подтолкнул женщину вперед, в сторону кабинета, с внезапной щемящей тоской всматриваясь в ее затылок, линии щеки и изящной шеи. Его жена - и не его.
Он хочет ее, как хотел свою Беллатрису - хочет грубо, по-животному, болезненно, мечтая подтвердить свое право на обладание ею, как был должен подтверждать каждый раз там, в своей жизни, но эта аура нежности, исходящая от этой Беллатрисы, защищает ее не хуже Щитовых чар, пробиться через которые он может лишь ценой их полного уничтожения.
Она так доверчиво прижимается к нему, даже несмотря на его случайные резкие и неосторожные действия. что он просто не может сейчас перешагнуть через эту нежность, разбив ее вдребезги, чтобы вновь ощутить себя самим собой. Да еще эта беременность, ее беременность, из-за которой он не может даже представить...
С такой Беллатрисой, захоти он ее, нужно вести себя по другому, и это ставит Лестрейнджа в тупик, за долгие десятилетия своего брака отвыкшего от ласки и неспешности.
Но уже ее присутствие рядом в течение такого долгого времени, кружит ему голову.
Открывая дверь кабинета перед ней, Рудольфус не может противиться соблазну и снова сжимает руку жены, останавливая ее на пороге.
- Ты счастлива со мной? - вопрос вырывается у него против его воли, напряженный и опрокидывающий все его понятие о гордости и чести. Но ему важно получить ответ, настолько важно, что сейчас только это и имеет значение, и уже не важно, что все это нереальное, что эта Беллатриса иллюзорна и может развеяться от единственного его грубого прикосновения. Он сжимает руку жены еще сильнее, привлекая ее к себе, забывая о ее хрупкости и уязвимости, чувствуя, как прижимается к его телу ее тело, как румянец проступает на ее щеках и приоткрываются губы.

Ему очень хочется верить в то, что говорит Беллатриса, хочется верить страстно и истово, как будто не было ничего между ними, опровергающего ее слова. Ни измен, ни оскорблений, ни периодов ненависти.
Воспитанному определенным образом, Рудольфусу трудно думать о ком-то, кроме себя: о том, счастлива ли с ним жена, он старался не думать вовсе, а теперь вдруг то, что она говорит ему, несмотря даже на иллюзорность происходящего, важны для него как кислород.
Стараясь не испугать, мягко отвечая поцелуем на ласки жены, Лестрейндж закрывает глаза, чувствуя прикосновения ее рук.
- И я тебя люблю, - шепчет он, а потом, как будто это первое признание рушит плотину, слова начинают тесниться в горле и проситься наружу. - Всегда любил. И буду любить. Запомни, Белла, всегда. Вечно, проклятье, вечно!..
Он подхватывает жену на руки, чувствуя под ладонью тепло ее тела под летнем платье и упругую округлость живота, который сейчас значит для Рудольфуса все на свете, и вносит свою драгоценную ношу в кабинет, освещенный послеполуденным солнцем сквозь высокие окна.
Эльфы уже позаботились о том, чтобы убрать следы деловой беседы: пепельницы были заботливо вытряхнуты, а стаканы убраны, и кабинет выглядит странно необжитым, несмотря на папки с какими-то бумагами на столе и вытащенный из сейф мыслеслив. И папки, и мыслеслив кажутся весьма многообещающими: Рудольфус надеется найти что-то, объясняющее то, что с ним происходит, но пока он практически полностью поглощен супругой.
Опускаясь вместе с женой в широкое кресло, он разворачивает ее лицо к своему и прижимается лбом к ее лбу.
- Я давно хотел сказать тебе, -  с трудом подбирает слова Лестрейндж, удивляясь, почему так тихо звучит его голос, - но для меня нет других женщин, кроме тебя. И я никогда не хотел бы никого другого.
Он понимает, что для этой Беллатрисы его слова значат совсем не то, что они значат для него. Здесь у них, по всей видимости, счастливый брак, основанный на взаимном чувстве, но не сказать этого он не может.
- Давно хотел сказать, - повторяет он с кривой усмешкой и потирает лоб, - но момента подходящего не было.

Принимая ласки жены, Рудольфус старается не шевелиться, чтобы не напугать ее. Он  с радостью бы перестал дышать, чтобы не нарушить случайно момент, когда Беллатриса сама по собственной воле, не будучи загнанной в угол, без принуждения, прикасается к нему в одном-единственном смысле.
Он даже закрывает глаза, откидываясь в кресле и позволяя жене продолжать, однако не расслабляется, готовый в любой момент отразить атаку. Он слишком долго был женат на той Беллатрисе из другой жизни, чтобы теперь расслабляться в ее присутствии: он слишком хорошо знает, на что способна его жена.
Ее волосы, которые она нетерпеливо перебрасывает с плеча на плечо, скользят по его коже, щекотят живот,  ее губы горячие и обжигают, но Лестрейндж не позволяет себе отдаться на милость этим ласковым прикосновениям. Он не самоубийца, чтобы отдаваться на милость Беллатрисе, даже такой, даже сейчас.
И хотя в его ушах громко шумит кровь, а в глазах прыгают огненные искры, на ее беспокойное шевеление Рудольфус сразу же открывает глаза, почти моментально выравнивая дыхание, почти такое же мерное, как во сне.
- Не желательно и мы не будем, - успокаивающе говорит он ровным тоном, заправляя в прическу выбившиеся пряди жены. Ее пальцы крепко вцепились в его плечо, но ему даже нравится это прикосновение: оно напоминает ему ту Беллатрису, к которой он привык.
И хотя ему мучительно хочется продолжения, хочется слиться с этой женщиной, жаждущей его любви, что-то мешает ему сделать это. Что-то будто царапает его изнутри в районе горла, стоит ему только подумать о том, чтобы отправиться с женой в спальню.
Беллатриса раскраснелась и дело не только в возбуждении: в кабинете жарко, несмотря на наложенные охлаждающие чары, и Рудольфусу лень подновлять чары.
Он дует на висок отвернувшейся жены, наблюдая, как взлетает прядь ее черных волос и вновь опускается на шею, а затем протягивает руку, безошибочно нащупывает ряд крохотных пуговиц на спине платья Беллатрисы и начинает расстегивать их одну за одной, поглаживая большим пальцем открывающуюся кожу.
Он не может припомнить, а был ли в его семейной жизни еще такой момент, когда бы он мог не торопиться? Когда бы не был вынужден следить за тем, чтобы Беллатриса не сбежала, не дотянулась до палочки или кинжала?
Лестрейндж прерывается ровно на то время, которое требуется, чтобы стянуть рубашку с себя, убирая руку жены со своего плеча, а потом возвращается к своему занятию.
И он вовсе не такого высокого мнения о своей способности сдерживаться, поэтому, когда платье на спине оказывается расстегнутым до талии, Лестрейндж не собирается продолжать или стягивать лиф, а снова дует на обнаженную спину жены, тревожа несколько выбившихся прядей.
- Впрочем, если нам не желательна близость, тебе не следует искушать меня, - низким голосом говорит он, не то предупреждая жену, не то надеясь, что она оставит его одного.
Он не святой, не монах, и он мучительно-остро влюблен в эту женщину, что сейчас добровольно и охотно подчиняется его касаниям. Пожалуй, мысли о том, чтобы не причинить вреда ребенку, отходят на второй план с каждой секундой, проведенной супругами наедине.
В кабинете воздух сгущается настолько, что Лестрейндж вынужден дышать глубже обычного, чтобы насытить кровь кислородом.
А может, это эффект от сидящей рядом женщины.
То, зачем он шел в кабинет, вся ненормальность того, что с ним произошло, становятся лишь не имеющими значения эпизодами.

Отредактировано Rodolphus Lestrange (2014-01-08 23:42:39)

Кто, пожри его оборотень, этот Ричард Лестрейндж и можем ли мы сказать, что нас нет дома, думает Рудольфус под монотонные удары об пол домовика.
Он не припоминает никаких родственников с этим именем, но все же решает принять незваного гостя. Решать решает, но руки никак не могут отпустить жену, наслаждаясь гладкостью и теплотой ее кожи, тяжелыми округлостями грудей...
- Пошел прочь и вели этому Ричарду Лестрейнджу ждать разрешения войти, - недовольно приказывает Рудольфус, поднимаясь с кресла вместе с супругой на руках и осторожно ставя ее на пол.
Домовик, обрадованный отсутствием кары, мгновенно исчезает, а Лестрейндж поднимает с пола платье Беллатрисы и неуклюже расправляет его.
- Не забудь, на чем мы остановились, - неудачно пытается пошутить он. Кажется, жена недовольна, и это ему льстит. До тех пор, пока он не понимает, что ее недовольство связано не только с тем, что их прервали, но в большей степени с личностью гостя.
Наконец женщина одета и заботливо устроена у полуоткрытого окна, под легким летним ветерком, остужающим разгоряченную кожу. Сам Лестрейндж, в неудачных попытках успокоить себя, меряет шагами кабинет, на ходу застегивая рубашку и брюки и приводя себя в порядок, размышляя, не затащить ли жену после в спальню и к дракклам предписания врачей...
- Пригласи гостя, - наконец командует он вслух, когда чувствует себя достаточно успокоенным, и обращается к жене. - Это ненадолго, но если хочешь, то можешь пока остаться здесь.
Через минуту дверь кабинета открывается и на пороге появляется молодой мужчина, внешность которого кажется Лестрейнджу смутно знакомой. Впрочем, обрывает он сам себя, неудивительно, если это какой-то родственник.
- Отец, - почтительно обращается к нему мужчина, - рад видеть вас в добром здравии. Мадам Лестрейндж, - кивок в сторону Беллатрисы.
Рудольфус подозрительно щурится. Отец? но при этом - мадам Лестрейндж? Это еще один его ребенок, но не от жены?
- Проходи, Ричард. Что привело тебя? - рассеянно приветствует гостя Рудольфус, пытаясь сообразить, как узнать о матери этого самого Ричарда. Вопрос в лоб едва ли будет уместным, наверняка подразумевается, что Рудольфус в курсе, но иной способ в голову не приходил.
- Вы сами велели мне сегодня прийти, - молодой человек тоже растерялся, но в кабинете двигался весьма уверенно, что выдавало его частое здесь присутствие.
Этого ответа Лестрейндж не предусмотрел, и теперь чувствовал себя весьма глупо.
- Да?- искренне удивился он. - Не припоминаю. С какой целью?
Теперь еще сильнее удивился гость.
- Вы велели принести мне все ваши лабораторные дневники по тому эксперименту, которым мы с вами занимались... Подождите, в чем дело?!!
Ричард метнул быстрый и недоумевающий взгляд на Беллатрису и Рудольфус понял, что жена не была в курсе того, ем занимался ее муж со своим старшим сыном. И тут же надежда на то, что этот самый эксперимент имеет отношение к тому, что произошло с Рудольфусом, затопила его сознание.
- Белла, оставь нас, - излишне резко велит он жене, что больше похоже на приказ, нежели на просьбу.
Когда недовольная Беллатриса выходит, Рудольфус жестом указывает сыну на кресло для посетителей у стола и, налив себе выпить, садится напротив.
- Не задавай вопросов и рассказывай, о каком драккловом эксперименте идет речь?
Ричард, выложивший на стол несколько толстых тетрадей в кожных обложках, побарабанил пальцами по столу знакомым Рудольфусу движением и принялся говорить.
- В шестьдесят четвертом году политическая ситуация в Британии выглядела неспокойно. Объявился некий Лорд Волдеморт, собиравший сторонников среди молодых и амбициозных отпрысков лучших магических семейств. Он ратовал за сегрегацию по чистоте крови и хотел вернуть к жизни ставшие непопулярными идеи Гриндевальда. Многие волшебники приняли его идеалы, в том числе и ваша семья. Спустя десять лет Лорд Волдеморт решил переходить к активным действиям... Он хотел развязать гражданскую войну и силой истребить всех магглолюбцев и полукровок! Как я понимаю, в тот момент ему и его сторонникам казалось, что это будет быстрая и легкая победа. Однако вы, мой отец, полностью разделяя идеи Волдеморта, опасались, что гражданская война окажется куда более трагичной. И, судя по вашим дневникам, вы пошли на величайший эксперимент в истории магии - вы создали альтернативную реальность со временным сдвигом, в которой эта война уже началась. Результаты оказались чудовищными как для Англии, так и для вас, вашей семьи и друзей. И вы приняли решение всеми силами воспрепятствовать войне! Вам удалось это, Волдеморт давно сгинул и ничего из того будущего, которое вы описываете, не произошло...
- Но как мне удавалось наблюдать за результатом эксперимента? - задал вопрос внимательно слушающий Лестрейндж, пытающийся поверить в рассказ сына.
- В той реальности тоже был Рудольфус Лестрейндж, - медленно подбирая слова, продолжил Ричард. - И вы могли с помощью специального ритуала погружаться в его сознание, когда он спит, и с помощью хроноворота, примененного здесь, могли путешествовать во времени той реальности... Или мне нужно говорить, во времени вашей реальности? Ведь вы и есть тот Рудольфус, да?
Лестрейндж поднял на сына мрачный взгляд.
- Да. И мне нужно знать, что пошло не так. Почему я проснулся тут, и где он.
- Вы... Он описывал теоретическую возможность этого. Замены. Когда слишком часто осуществляешь переход, грань размывается и может затянуть переходящего на место того, в кого он заглядывает, как это, видимо, и произошло.
- Но почему он просто не уничтожил ту реальность, когда выяснил, что хотел? - заорал Рудольфус, вскакивая.
Ричард тоже вскочил и уперся руками в стол между ними.
- Не мог! Он просто не мог! Уничтожение той реальности непременно вызвало бы такие флуктуационные изменения, которые затронули бы и эту реальность! Грубо говоря. уничтожение той реальности дало бы дыру в бытии, в которую затянуло бы и этот мир! Он не стал рисковать!
- Не стал рисковать?!! Он же прекрасно знал, что там, в том мире! Что там со всеми нами! Он обрек нас на смерть и страдания ради того, чтобы здесь все было идеально?!! Он же видел, что в том мире с Беллой, с ним самим, что с Рабастаном, с тобой...
Ричард, смертельно бледный, взмахом руки прекратил вопли Лестрейнджа.
- Отец никогда не рассказывал мне о том мире в подробностях. Никогда не рассказывал мне о том. что там слуилось со мной. Что? Я требую, я хочу знать!
Лестренйндж поднял к нему искаженное яростью лицо и криво усмехнулся.
- А ничего. Ты мертв. Мертв, прожив около полугода, вот и все. И твоя мать тоже... мертва.
Тишина в кабинете показалась безжизненной после криков ранее.
- Ясно, - медленно проговорил Ричард, без сил опускаясь обратно в кресло.
Рудольфус подвинул к нему графин с огневиски и чистый стакан, а затем вышел из-за стола и направился к окну.
В парке вновь резвились дети, и даже Ребекка снизошла до своих младших братьев и сестер. Их крики неразборчиво долетали до находящихся в кабинете, и Лестрейндж, судорожно выпив виски, отбросил в сторону бокал и сжал руками голову.
Вся его жизнь, его верность долгу, его несчастливое супружество - все это благодаря осторожности надменного мерзавца, который решил, что он лучше Мерлина и может играть судьбами мира? Все то, чем он жил - все это ненастоящее, эксперимент в сырном домике? Все, что он вынес, все, за что он принимал пятнадцать лет Азкабана - ненастоящее? Лишь для того, чтобы другой не совершил тех же ошибок, все ошибки достались ему?
Глухо застонав, Рудольфус стукнул кулаком по оконному стеклу, разбивая его.
- Как мне вернуться? - не обращая внимания на кровь в порезанной руке, повернулся он к Ричарду.
- Я... я не знаю... Может быть, если повторить механизм наблюдения, вы поменяетесь местами вновь? Но... Но почему вы хотите вернуться?
У Лестрейнджа не было ответа.

офф. Звезда моя, ты могла подслушивать и теперь ворваться в комнату )