Камера была отвратительной. Вся какая-то серая, сырая, с непонятно откуда взявшимся в каменном подземелье сквозняком, таким, что Паркинсон сьежилась с ногами на койке, привалившись спиной к влажной холодной стене, и натянула мантию на голые колени в бесплодной попытке согреться. Отчасти, и она прекрасно это понимала, холод был вызван нервным напряжением, но это понимание никак не помогало согреться. Как не помогало и то, что под мантией на Паркинсон была только короткая юбка, совершенно ничего общего не имеющая с форменной, кроме расцветки, гольфы, доходившие до середины икру, совсем тонкие колготы, почти бесплотные... Впрочем, в последнюю очередь Панси сейчас была склонна к ревизии своего туалета: ей было холодно и мучительно страшно.
Единственным плюсом в создавшейся ситуации, да и то весьма сомнительным, было то, что ей не хотелось есть. Только не после того, что она увидела  Большом зале и во дворе Хогвартса, когда ее вместе с другими слизеринцами выводили из подземелий.
Панси прикрыла глаза от уже порядком раздражающего ее тусклого и какого-то мертвенно-болезненного света ламп в коридоре, виднеющемся в небольшом и забранном решеткой окошке в толстой двери. и память услужливо подсунула ей картинку закопченных Хогвартских стен, полуразрушенных и со следами применения заклинаний, дыма повсюду в несмелых лучах рассвета и ужасающего Распределения, как бы иронично это не звучало. Распределения, на котором, как она опасалась, она вытащила билет в один конец.
Цепкие пальцы Бруствера на своем плече - "Мисс Персефона Паркинсон, пройдите вот в эту колонну". И свое почти паническое удивление, а затем захвативший ее жуткий страх, когда она увидела, кто уже стоит в колонне чуть поодаль от озирающихся на свежем воздухе невинных слизеринцев. Первым она увидела Марка Флинта, его огромная знакомая ей сто лет фигура ее немного успокоила, пока она не вспомнила, что вроде бы Флинт не то открыто поддерживал Темного Лорда, не то и вовсе имел Метку на предплечье... За ним Панси увидела перемазанных сажей Драко Малфоя и Грегори Гойла. Малфой упрямо отворачивался от что-то втолковывающей ему матери, а его отец, Люциус Малфой, не похожий на себя, угрюмо молчал и смотрел себе под ноги, с растрепанными волосами, без своей вечной трости... Алекто Кэрроу, закрывшая обеими руками лицо в жесте бессильного отчаяния, мистер и миссис Крэбб, нетерпеливо оглядывающиеся, и, наконец, ее мать...
Все они, все, кто стоял в той колонне, наверняка были врагами для только что победивших героев, и Панси с ужасом поняла, что ее место определено среди них.
- Нет! - истерически выкрикнула она, извернувшись в руках Кингсли Шеклбота и вцепляясь обеими руками в его мантию. - Нет!!! Я ничего не сделала!!!
Ее крик разнесся пронзительным эхом по всему двору, а в ответ вдруг донеслись хриплые рыдания, как будто человек. производивший их, ждал только сигнала Панси.
Она вывернула шею, чтобы посмотреть, потому что от звуков этого плача ей внезапно показалось, что ее проблемы совершенно незначительны. На чудом оставшихся целыми ступенях, ведущих в холл замка, сидел один из близнецов Уизли. И Панси на секунду застыла, потому что не сразу поняла, что это он издает эти жуткие рыдания. Как будто в ответ, из Холла донеслись звуки женского воя, на одной ноте, почти без всхлипываний, и у Панси между лопатками выступил холодный пот...
Но затем она вновь вспомнила о руке чернокожего великана на своем плече и колонне, которая ожидала ее.
- Я ничего не сделала, - тихо повторила Паркинсон, пытаясь не зажмуриваться в детской надежде, что кошмар исчезнет сам по себе.
Несильный тычок в спину, еще один... Шаг за шагом... И мать с силой сжала ее руку и злым шепотом велела взять себя в руки.
Мама, мамочка, что со мной будет...
- Где отец?
- Мертв.
Панси вздрогнула, сердце ухнуло вниз и она только зажмурилась еще сильнее, переставая отдавать отчет, что происходит вокруг нее.
Пришла в себя она уже в камере. Одна.
Все случившееся казалось бредом, который вдруг начал сбываться.
Малфой много раз, наверное, целый миллион раз, лет с двенадцати, говорил ей, что ее язык ее погубит. Как ни печально было то осознавать, но он оказался прав.
И что ей стоило тогда, в Большом Зале, промолчать, а не высовываться с предложением выдать Поттера осаждающим замок?
Что стоило не хвастать сотни раз на протяжении этого последнего года, что ее семья на хорошем счету у Темного лорда?
Что стоило изображать меньше энтузиазма, наказывая какого-нибудь нарушившего правила гриффиндорца по приказу профессоров Кэрроу?
А теперь посиди-ка ты, Персефона, в этой маленькой холодной камере и приготовься к камере еще поменьше и еще холоднее.
В том, что ее ждет Азкабан, Панси уже не сомневалась.
В какой-то момент, устав бояться, она слезла с койки и поплелась к двери. Даже этот свет, который она ненавидела еще пару часов назад, теперь казался ей спасением.
- Э-эй, - осторожно позвала она, поднявшись на цыпочки и приблизив лицо к решетке окошка. - Эй, есть кто тут? Мама? Драко?

Отредактировано Pansy Parkinson (2012-10-17 22:55:35)

Негромкие, какие-то хрипло-надсадные звуки кашля - вот что услышала Панси в ответ своему зову, когда стояла, прижавшись лбом к решетке а окошке камеры. От этого кашля стало почему-то еще страшнее, и Панси, дементора в жизни не видевшая и не слышавшая, даже когда эти твари вились вокруг Хогвартса, вообразила, что к ее камере приближается именно дементор.
Она проворно отпрыгнула от двери и распласталась по противоположной стене, ожидая увидеть, как нечто непонятное и от этого еще более ужасающее начнет протягивать к ней сквозь узкие полосы, делившие темноту камеры на ломти неярким светом, свои конечности...
- Паркинсон? Не уж то это ты? Я думал, ты сейчас шмотки покупаешь, новый сезон же или как вы, девушки, это называете?
Что? Ей не послышалось?
Также быстро, хотя и неуклюже благодаря сломанному каблуку на одной школьной туфле, Панси вновь бросилась к двери.
Голос Флинта, она определенно услышала голос Маркуса Флинта, и это было куда лучше, чем мать или Драко. По крайней мере, из них троих именно Марку всегда было дело до Панси, по-настоящему было дело.
Вот и сейчас, его дурацкая шутка оказалась волшебным заклинанием, ничего общего не имеющим с предметом Флитвика, которое немного ободрило Паркинсон.
- Маркус? Маркус Флинт? О Мерлин, как я рада...
Панси прижалась лбом к тяжелой холодной двери и поскреблась кончиками пальцев в бесплодной попытке выбраться на свободу. Увидь ее кто в таком состоянии, ей было бы стыдно до конца жизни, но сейчас в камере было темно, ей было почти все равно, а мир сузился до размеров тускло освещенного коридора, из которого раздавался голос Флинта, как прежде излучающий уверенность.
Чувствовал ли он уверенность на самом деле, был ли так спокоен, как ей показалось, было неважно. Он просто был Маркусом Флинтом, таким, каким Панси его знала, и от этого стало теплее.
Флинт никогда не допустит, чтобы с ней что-то случилось.
Панси не знала, с чего она это взяла, но чувствовала это и не хотела думать, что может ошибаться.
- Марк, - плачущим голосом повторила она, - зачем мне новые шмотки в Азкабане... Нас же отправят в Азкабан? И что с остальными?
Ей не хотелось признаваться, что пару последних дней, сразу же после того, как закончилась битва у Хогвартса, она провела в полусне и даже едва ли могла бы назвать сегодняшнее число, не то что уследить за судьбой тех, кого видела в той злополучной колонне во дворе школы ранним утром. Ей хотелось выглядеть сильной. Знать бы еще, как это сделать. когда нет под рукой ни палочки, ни зеркала, а от тебя пахнет тюремной сыростью и волосы напоминают воронье гнездо?
Паркинсон погрузила пальцы в волосы и с силой потянула, пытаясь прочесать спутанные пряди. От этого на глазах выступили слезы боли, и ей пришлось аккуратно освобождать руки, поняв бессмысленность своей затеи.
- Персефона? - еще один голос.
Мать.
- Персефона, с тобой все в порядке? Я не могла тебя дозваться несколько дней.
В порядке? Разве похоже, что у кого-то здесь все в порядке?
- Нет, у меня не все в порядке! О чем ты, Мерлина ради, говоришь! Мы в тюрьме, мама! Я в тюрьме!!! А ты спрашиваешь, все ли у меня в порядке!..
С каждым словом голос Панси повышался. пока не сорвался на резкие визжащие ноты и она закашлялась. Коридорное эхо вернуло ей ее собственный кашель в еще более жутком виде, воскресив в памяти тот страх, который она испытала, услышав кашель Марка.
- Успокойся и возьми себя в руки, Персефона, - а вот в голосе матери слышались прежние непреклонные нотки. Все знали, кто в семье Паркинсонов принимает решения, и сейчас Панси в очередной раз столкнулась с непоколебимым самообладанием миссис Паркинсон. - Нам нужно решить, что мы будем говорить в суде.
- Я не могу взять себя в руки! Для этого место не подходит. Реши сама, - огрызнулась она, наплевав на с детства внушаемое ей уважение к старшим. Именно старшие были виновны в том, что сейчас с ней случилось. Если бы мать поменьше поучала ее, как вести себя в новом положении в этом году, возможно, Панси уже была бы дома, спала в своей теплой мягкой постели и принимала ванну столько раз в день, сколько хотелось.
Паркинсон уткнулась носом в локтевой сгиб руки, прикрытый тонкой мантией. Запах дыма едва не заставил ее подавиться, сжав внутренности в болезненом спазме.
- Маркус, что с нами сделают? Неужели Азкабан?
Она не могла говорить с матерью, потому что от этого ей становилось физически плохо, но она могла говорить с Марком, при звуках голоса которого в голове появлялась ясность. Не желая анализировать это прямо сейчас, Паркинсон умело отдалила от себя открытие, что перестала верить матери.
- Что ты сделал? Участвовал в нападении, да? Убил кого-нибудь? - тихо-тихо спросила она, почти прошептав последний вопрос.
Какой был смысл задавать его, она не знала, но было очень важно задать, чтобы узнать ответ.
Возможо, стоило бы разрабатывать совместно с матерью стратегию защиты в суде... Если, конечно, этот самый суд для них будет. Но больше всего Паркинсон хотела узнать ответ на свой вопрос.

Отредактировано Pansy Parkinson (2012-10-25 20:18:02)

Молчание Маркуса в ответ на вопрос об Азкабане само по себе было достаточным ответом, и Панси даже в своем теперешнем состоянии полуистерики прекрасно понимала, что это значит, но усиленно отгоняла от себя доводы разума. Она не может попасть в Азкабан, только не она. И Флинт не может, и Драко, и Блейз... Они слишком молоды для этого, слишком чистокровны.
Нельзя же просто взять и посадить их в тюрьму, как Алекто Кэрроу или мистера Малфоя.
Но когда Маркус начал говорить о том, что делал, сердце Панси тревожно заныло, а сама она почувствовала себя так, как будто несется по ледяной горе на санках и не может ни остановить этот бешеный спуск, ни замедлить.
- Я много, что сделал, Панс. Я убивал, шпионил, пытал не только волшебников, но и маглов...
Панси зажмурилась посильнее, опускаясь на каменный пол перед дверью, прислоняясь к той боком в поисках опоры. Голос Флинта звучал тихо и очень устало, даже надломленно, но почему-то ей казалось, что он саркастично усмехается ей в полумраке камеры. Если бы она видела его, то наверняка разглядела бы эту ухмылку, знакомую, хотя и редкую. Но намного больше, чем увидеть Марка, ей хотелось дотронуться до него. Ощутить его горячие тяжелые руки на своих плечах, чтобы он заправил ей волосы за уши, как иногда делал в детстве. Чтобы она ощутила, что не одинока. Согрелась у его тела, прижавшись как можно сильнее, забравшись на колени, наплевав на приличия и на то, что подобает или не подобает чистокровным девушкам. В конце концов, она больше не невеста Драко, да и вообще ничья не невеста, а думать о какой-то выморочной чести сейчас казалось настолько смехотворным, что она глухо засмеялась и тут же зажала рот рукой, чувствуя привкус пыли хогвартского двора, обильно осевшей на ее ладонях, волосах и одежде.
Она оказалась не в том месте и не в то время, как сказал Марк, и сейчас она с неотвратимостью поняла, что эти слова можно выбить на ее надгробии... Если, конечно, у умерших в Азкабане бывают надгробия.
Не в том месте и не в то время - рефрен ее жизни, диагноз, поставленный ее другом, к которому она до пятнадцати лет относилась как к старшему брату, а потом запуталась в своем отношении к нему, вытравляя мысли о нем за влюбленностью-капризом в Малфоя, просто потому что так было правильно и понравилось бы ее матери...
По крайней мере, в этом она точно виновна: в том, что ей никогда не хватало смелости разобраться в своей жизни.
А Маркус все говорил... Бросал имена как камни, но они, упав на каменный пол камеры, поднимались вверх, просачивались в камеру Паркинсон и реяли над ее головой в тусклом свете, как призраки ушедших навсегда.
Кого-то она знала по школе, о ком-то читала в газетах, чьи-то имена слышала впервые в жизни...
Мужчины, женщины, дети... Имена-имена-имена...
Казалось невероятным, что Марк убил их всех. Как будто он был драконом из страшной сказки, который наводил ужас на окрестные земли.
Все это не вязалось с образом слизеринского капитана, который грубовато взял под свою опеку ее в далеком девяносто первом. Она не боялась его никогда и сейчас тоже не могла себя заставить испугаться, хотя его голос звучал монотонно-искренне. Все эти имена были бесплотными тенями, которые не имели ни малейшего значения для Панси. Они были ничем, но даже так их обилие заставляло ее губы пересыхать, а ладони мелко подрагивать.
Информация о замке Гойлов скользнула поверх ее сознания, оставив едва заметный след, вызвав в памяти Гойл-Кастл, где они несколько раз собирались летом после первого и второго курса, когда Маркус всерьез взялся за новичков в квиддичной команде, заставляя мальчишек тренироваться до изнеможения, а Панси и Миллисент учить правила игры.
Вздох Маркуса она не столько услышала, сколько угадала.
- Знаешь Панс, по сравнению со мной, ты ангел. Все познается в сравнении. У тебя ведь даже нет метки.
Панси опустила глаза на бледную кожу обеих предплечий, чтобы отвлечься от приятной тяжести в голове и много ниже, которую вызвали слова о том, что она ангел. Никто и никогда в жизни не называл Пасни ангелом, да и вряд ли случайно, но Маркус произнес это так естественно...
Дура, он имел в виду совсем другое, - одернула она сама себя, закусывая нижнюю губу и обнимая колени на своем месте у дверей.
- Скоро, очень скоро они придут за нами. Тогда все кончится, - прозвучало так тихо, что Панси едва расслышала.
От услышанного разговаривать не хотелось, а последние слова Маркуса поселили в Панси ощущение безнадежного ожидания, которое сковало ее, погрузив в апатию.
- Все кончится, - повторила она эхом.
Вокруг вновь была тишина, нарушаемая только каким-то нескончаемым плачем в глубине одной из камер в самом конце коридора.

Спустя какое-то время.
- Паркинсон Персефона, на выход, - высокий мужчина в мантии аврора и с перебинтованной рукой раскрыл дверь ее камеры и взмахом палочки велел подчиняться.
Панси села на койке, растирая озябшие руки, а затем поднялась, поморщившись от судороги в ноге.
Ее шаги по коридору звучали неестественно глухо.
- Удачи, детка. Ты умница, ты справишься, - кажется, никогда еще Панси не слышала от матери ничего подобного, и это подстегнуло ее, заставив щеки окраситься легким румянцем от удовольствия.
Она шла вдоль череды запертых камер, оглядываясь на ту единственную дверь, за которой находился небезразличный ей человек.
Крикнуть или не крикнуть?.. Крикнуть или нет?.. Крикнуть?
-  Я буду тебя ждать, Маркус Флинт, слышишь? Я назначаю тебе свидание! Сама! Через три часа после твоего выхода отсюда, слышишь?!!
- Персефона!
Возмущенный голос ее матери слился с довольно ощутимым тычком в спину от охранника, но Паркинсон улыбалась, когда выходила из крыла, где держали заключенных, чьи суды ожидались.
Она запомнила совет Марка и держалась с достоинством, которое смогла найти в себе, нечесаной и грязной, без вызова или тени превосходства, но ее улыбка вызвала недовольство на лицах многих магов, которые таращились на нее во время прохода до Залов заседаний.
... - Мисс Паркинсон, вы отдаете себе отчет, где находитесь?
- Да. - Ей не стали заковывать руки, но она чувствовала себя абсолютно беспомощной перед судьями.
- Вам понятно, в чем вас обвиняют?
- Да.
На самом деле, она почти пропустила мимо ушей этот момент в речи обвинителя: поддержка режима, оказание помощи разыскиваемым преступникам, укрывательство...
  - Вам известно, что при малейшем подозрении, что вы искажаете истину, суд будет вынужден применить легиллеменцию и Веритасерум?
- Да.
- Приступим. Как давно вы узнали, что у мистера Драко Малфоя, мистера Блейза Забини, мистера Грегори Гойла, мистера Винсента Крэбба, мистера Люциана Боула, мистера Теренса Хиггса, мистера Маркуса Флинта, мистера Эдриана Пьюси есть Темная Метка, знак принадлежности к организации Пожиратели Смерти?..
И так до бесконечности. Ей задавали вопросы, почему она не выдала своих друзей, почему не сообщила Министерству, где находится Драко Малфой, когда он разыскивался после убийства Дамблдора, почему предпочла остаться в Англии перед началом седьмого курса, хотя многие другие чистокровные уезжали на материк, представляла ли себе, что с Гарри Поттером хочет сделать Темный Лорд, когда предлагала выдать его перед самой битвой, думала ли о том, чтобы поддержать сопротивление в Хогвартсе, знала ли, что церемония принятия Метки ею уже была назначена, протестовала ли, знала ли, что после применения ею запрещенного темномагического проклятия на уроке ЗОТИ одна из жертв умерла в Мунго?
Панси отвечала кратко, стараясь не выдать своего ужаса и растерянности, когда поняла, что умелыми вопросами превращается в заядлую Пожирательницу, которая ждала Метки с восторгом.
... Высказывала ли идеи превосходства чистой крови?
"Вы следующие, грязнокровки!", "Ну что, Уизли, уже оплакала своего шрамоголового ублюдка-полукровку?", "Миллисент, пойдем отсюда, здесь нечем дышать из-за вони грязной крови... С дороги, Грейнджер!"
Высказывала ли она одобрение политики Волдеморта?
"Наконец-то в Хогвартсе стало чисто!", "Давно пора было уничтожить эти отбросы!"
Но это же только слова, хотелось закричать Панси, но она продолжала стоять прямо, упрямо сжав губы и не опуская глаз, и кивая. Да, высказывала. Да, одобряла...
Судья ударил молотком по столу. Этот звук раскатился по залу как набат и Паркинсон отмерла.
Она как в замедленной съемке увидела, как шевелятся губы судьи, готового огласить приговор "Виновна".
- Стойте! - ее громкий крик заставил вздрогнуть нескольких женщин среди членов совета. - Стойте! Я раскаиваюсь!.. Я ошибалась!!! Дайте мне сказать!!!
- Что вы хотите добавить к уже сказанному? - в тоне судьи явно слышалось презрение, но Панси уже было все равно. Она вновь летела по ледяной горке вниз, вниз, и на это раз ее не ждали там объятия Флинта.
- Я ошибалась, когда делала все это... Укрывала преступников и все такое. Я признаю свою ошибку. Я готова выступить в качестве свидетеля обвинения.
- Мисс Паркинсон, это официальное заявление?
- Да. Я готова рассказать все, что знаю.
- Но о ком?
Марк. Имя возникло в сознании само собой.
- Маркус Флинт. Я могу выступть свидетелем обвинения против него.
Члены совета обменялись несколькими тихими фразами.
- Слова мисс Паркиснон внесены в протокол? Мисс Паркинсон, суд счел возможным изменить свое заключение. Вы признаны виновной в пункте 2 и на вас наложена административная ответственность в виде штрафа в размере двух тысяч галеонов и общественно-полезных работ сроком тридцать дней. Перейдите на скамью свидетелей.
Панси подчинилась, растерянно оправляя мантию и не сводя глаз с судьи.
В течение следующих нескольких минут она вновь утеряла связь с происходящим. Ее привели к присяге, дали подписать несколько документов, а затем помощник судьи открыл следующее дело и встал, призывая зал ко вниманию.
- Введите следующего обвиняемого - мистера Маркуса Флинта.

So what if we cheated?
So what if we lied?
We've got something burning up inside;
We've got Slytherin pride.
Yeah, we've got Slytherin pride.
We've got Slytherin pride.

Отредактировано Pansy Parkinson (2012-10-25 23:58:02)

Паркинсон встала из низкой ванны, позволяя остывшей воде стекать по ее телу, скапливаясь лужами вокруг босых ступней. Запотевшее зеркало над покосившейся раковиной пришлось протереть полотенцем, прежде чем оно отразило ее - сорокалетнюю женщину, с отвисшей грудью, располневшими бедрами, потухшим взглядом. Только волосы, чуть поредевшие, но по-прежнему черные, без намека на седину, сохраняли сходство с той молоденькой глупой ведьмочкой, какой она была когда-то, кажется, в прошлой жизни.
Прежде чем завернуться в полотенце, она внимательно всмотрелась в свое отражение, а потом подняла руку и дотронулась до зеркальной поверхности, проводя кончиком пальца по нескольким отраженным морщинкам в уголке правого глаза.
Неизвестно, что заставило ее сегодня встать на рассвете, принять ванну и начисто вымыть голову, в самый обычный день в череде многих других дней. Она с помощью палочки высушла волосы и подколола их на затылке, соорудив скучный стародевичий пучок, над которыми так смеялась в школе. Затем, одеваясь, механически ходила по комнате, натыкаясь на мебель, не смогла найти зонт, порвала колготки, закрывая дверцу холодильника...
И все это с непонятным чувством какого-то ожидания, которое зудела где-то в глубине. Чего она ждала, какого чуда или, наоборот, несчастья, она не могла бы ответить даже под угрозой Авады, и рассмеялась бы в лицо тому, кто спросил у нее, чего она ждет...
Чего она ждет...
Ей было больше нечего ждать, с того момента, как она пересела на скамью свидетелей в том далеком 1998. В первые годы, казалось, жизнь вернулась в свое русло, по крайней мере, внешне. Панси вернулась в фамильный особняк, хотя мать и была осуждена на пятнадцать лет заключения, и обнаружила, что жизнь продолжается. С сейфов был снят арест и Паркинсон предпочла забыть о своем предательстве с помощью вечной вечеринки, в которую попыталась превратить свою жизнь.
Вечеринки, маггловский и магический алкоголь, также  как и она лихорадочно спещащие жить друзья и бывшие враги...
Малфой, Нотт, Пьюси, МакМиллан, Лонгботтом... С кем она еще поспешила переспать, чтобы избавиться от ощущения того, что принадлежит другому?
Дольше всех продержался Малфой, с которым у них было так много общего, что иногда Панси в самом деле не могда понять, где кончается она и начинается он. Она уходила от него, возвращалась, уходил и возвращался он, а между этими вехами она металась по Лондону как обезумевший мотылек, просыпаясь в странных полу-маггловских квартирах, гостиничных номерах, особняках...
Вечеринка кончилась спустя шесть лет. Причина оказалась самой банальной: кончились деньги. Впоследствие Паркинсон еще не раз думала, что сейфы ее семьи и так продержались достаточно долго, учитывая и то, что отец много спустил на поддержку Пожирателей Смерти. В тот же год умерла в Азкабане мать. Возможно, от разочарования.
Но еще почти год Панси жила в долг, игнорируя предостережения друзей. Разрыв с Драко, сначала казавшийся таким же временным, как и раньше, стал окончательным, и она с ужасом поняла, что только его фальшиво-искренние слова о том, что тогда в 1998 она все сделала правильно, могли ее успокоить.
Особняк в пригороде Лондона пошел с молотка. Панси пыталась собрать необходимые деньги, отважившись отправиться даже в Малфой-мэнор, но никому из ее друзей не было по карману содержание особняка вместе с его неразумной владелицей. На аукцион она не пошла, не желая видеть, как милые сердцу вещи скупают за бесценок разбогатевшие грязнокровки.
На остатки от вырученных денег она смогла купить однокомнатную квартиру в Сохо над кондитерской лавкой, и думала, что ниже пасть уже не может. Заглянувший через неделю Малфой, принесший огромную коробку с выкупленным полностью сервизом, который ее мать обещала подарить ей на свадьбу, оказался последней каплей. Паркинсон ледяными пальцами раскрыла бумажную крышку, глядя на бело-синий узор, а затем принялась по одному вынимать предметы сервиза и швырять их в озадаченного, а после взбешенного Драко. Он ушел спустя два соусника, шесть тарелок и чашку, чтобы больше никогда не вернуться в ее жизнь. Она методично добила сервиз, а потом проплакала час, стоя на коленях среди осколков. С того дня она не плакала, даже когда узнала о помолвке Драко с Асторией Гринграсс.
Началась новая жизнь Панси Паркинсон. Прежние друзья постепенно отдалились, она погрузилась в утомительную и тяжелую работу в лавке Горбина, не найдя ничего другого. Стоя за прилавком днем, а вечером подводя итоги, она научилась механически улыбаться и быть вежливой, даже когда хотелось орать и топать ногами.
От прежней девочки осталось мало что. Однажды она посмотрела в зеркало и поняла, что ей уже тридцать восемь. Эта мысль не вызвала страха или отчаяния, а только легкое облегчение, как будто она осознала, что ее долгий и несчастливый путь скоро закончится.
Тогда она впервые начала писать письма Маркусу Флинту, которые, она знала, никогда не отправит. За каждый год, который она прожила на свободе, который он оплатил своей тюрьмой. За каждый день, ничего не значащие письма: "Привет, Марк. А помнишь, как на третьем курсе я боялась сдавать Зелья и ты пообещал мне исполнить любое мое желание, если я сдам?"... Ни единой попытки объяснить. Ни единого шанса на прощение.
... Прижимая потертую черную сумку к груди, она дремала, прислонившись лбом к стеклу маггловского автобуса. Двадцать минут занимала поездка от остановки у ее дома до "Дырявого котла", и Панси не пользовалась трансгрессией уже лет семь. Магия стала необычайно утомительной, даже лишней частью ее жизни, и она уже не могла понять, как в юности ей могло казаться, что без магии она не сможет жить. Ей в юности вообще слишком много всего казалось.
На задней площадке заплакал ребенок из-за резкой остановки автобуса на светофоре и Панси раскрыла глаза и выпрямилась. До того, как сонливость вновь захватила ее в свои сети, она скользнула пустым взглядом за окно, по спешащим по тротуару прохожим...
Зрачки ее расширились, горло сдавило, и она подняла руку ко рту, как будто боялась закричать.
Он выделялся среди прочих пешеходов. Шел намного медленнее, не оглядываясь по сторонам, сосредоточенно опустив голову. Сутулый еще сильнее, чем в школе, длинные руки висят как плети, отросшие волосы... Та же линия подбородка, тото же очерк губ, горько искривленных...
Когда автобус тронулся снова, Панси уже была уверена, что ей навстречу прошел Маркус Флинт.
- Мэм, с вами все в порядке? - обеспокоенно спрашивала у Панси сидевшая рядом чернокожая девушка.
- Д-да, да, - с запинкой ответила Панси, теребя ремешок сумки. - Я... Простите, я, кажется, проехала свою остановку...
Она несколько раз нажала на кнопку сигнала водителю, вызвав у того ворчание, а затем пролезла к дверям и выскочила, едва они открылись.
Он не мог далеко уйти, но мог куда-нибудь свернуть.
Паркинсон бросилась в том направлении, в котором шел Флинт. Сумка через плечо неудобно колотила по бедру, высокие каблуки грозили вот-вот стать виновниками травм своей хозяйки, но Панси упорно продолжала бежать, небрежно огибая попадающихся прохожих.
Флинта все не было видно, хотя ее дыхание уже давно со свистом вырывалось сквозь пересохшие губы. Волосы растрепались, шарф сбился на сторону, но все это было так ничтожно перед тем фактом, что она может увидеть Флинта спустя столько времени и спустя то, что она с ним сделала.
он. сможет. убить. меня.
Твердила она на ходу, на каждом слоге вонзая каблуки в лондонский асфальт.
он. сможет. убить. меня.
все. кончится.
Догнав, Панси выбросила вперед руку и с силой схватила так же медленно бредущего Маркуса за локоть, дернув на себя, а потом встретила его взгляд, не опустив глаз.
- Здравствуй, Маркус. Узнаешь меня? - голос звучал хрипло, потому что она сорвала дыхание, пробежав пол квартала, но ждать, пока сердце перестанет так биться, она не могла. Ей не было большого дела до приличий в детстве, а сейчас и подавно.
Все еще не отпуская его рукав, Панси ждала кары, олицетворением которой сейчас был Маркус Флинт.

Отредактировано Pansy Parkinson (2012-10-31 00:33:11)