5. Встреча пятая.
...Рудольфус падает в нескольких шагах от брата, потому что не успевает защититься от нескольких проклятий, выпущенных одновременно, и Беллатрисы больше нет рядом с ним - ее тело Рабастан видел в противоположном конце Зала.
Он сам удерживает Щитовые чары, на ходу отступая, поднимаясь по полуобрушенной лестнице, которая раньше вела на второй этаж замка, и когда он ощущает пустоту под сапогом при очередном шаге, то прижимается спиной к каменной стене и скалится по собачьи, собираясь дорого продать свою жизнь.
На этом моменте его сон заканчивается - день за днем Лестрейндж открывает глаза в своей камере в Азкабане, так и не узнав, был ли у него шанс разыграть свои карты по другому.
В крепости больше нет дементоров и на том спасибо. Хотя Рабастан вовсе не уверен, что это к лучшему, потому что теперь он может детально разобрать всю свою жизнь, насколько хватит памяти, пережить заново все моменты взлетов и падений, обдумать принятые решения и сделанные шаги, и это сводит его с ума сильнее, чем любая тварь по ту сторону решетки.
В Азкабане не существует времени, как будто дементоры забрали его, украли, оставив узникам ощущение бытия без какой-либо возможности приблизиться к концу, но Лестрейндж знает, что конец близок, чувствует его, как чувствует смерть дикий зверь.
И так же, как зверь, Лестрейндж не желает мириться с обреченностью. Он вышагивает по периметру камеры, прислушивается постоянно, строит какие-то планы, но однажды замечает, что прислушивается в попытке услышать бормотание Антонина Долохова или хихикание Беллатрисы. После этого Рабастану становится страшно впервые за много лет - он чертовски боится потерять рассудок.
В конце концов, у него осталось так мало - жизнь, рассудок и семейная честь. С первым он вскоре распрощается - он не тешит себя иллюзиями, третье давно превратилось в химеру, но рассудок всегда принадлежал именно ему и менять это Рабастан не собирается.
Умереть в здравом уме - не так уж этого и мало. А для него так даже достаточно. И Лестрейндж пытается удержать рассудок, систематизируя свою жизнь, анализируя ситуации выбора и прокручивая в голове возможные альтернативы. В чем он не сомневается никогда, так это в принятии Метки. В этом альтернативы для младшего Лестрейнджа не существует, как не существовало ее в 79-ом. Это данность, факт, как любила говорить профессор нумерологии, когда Рабастан учился в Хогвартсе.
- Лестрейндж, на выход, - охранник поигрывает палочкой у решетки, как будто чувствует неуверенность даже при безоружном Рабастане.
- Который? - вспоминает Лестрейндж старую шутку, придуманную еще Рудольфусом в первые азкабанские годы, и смеется - громко, надрывно, совсем по-сумасшедшему. Мальчишка-охранник недоумевает, а Рабастан затыкается очень скоро сам, не слыша визгливого хихикания Беллы и хриплого хохота Рудольфуса. Смеяться одному над этой шуткой совсем не хочется, да и на шутку это больше не похоже. Он один Лестрейндж - поэтому уточнение выглядит идиотически.
Он затыкается и позволяет применить к себе спутывающие руки чары, а потом идет перед охранником по длинному светлому коридору, спиной чувствуя опасения охранника и его готовность убить, если потребуется. Это чувство разливается по нервам Рабастана как талая вода со льдом, и он всерьез рассчитывает повернуться и наброситься на охранника, чтобы впиться зубами ему в мягкую ямку на шее под подбородком и вгрызться в теплую плоть. Убить в последний раз и быть убитым как мужчина, в бою.
Он не смог умереть там, в последней битве, и не бывать ему в пиршественных чертогах Одина, где будут вечно пить вино и драться с достойнейшими противниками Белла, Рудольфус, Антонин, как раз и рассказавший ему о Валгалле...
Он будет вечно скитаться тенью по этой крепости, которую ненавидел и боялся до глубины души, он, бесстрашный, безумный Лестрейндж.
Рабастан запрокидывает голову и воет, а потом, когда охранник дрожащим голосом наколдовывает Силенцио, давится безмолвным хохотом.
Вопреки его ожиданиям, его ведут не в комнату для допросов, хотя какие допросы, Малфой едва ли не в двух копиях задокументировал все, представляющее хоть мало-мальский интерес, и положил на стол нового Министра, едва последний нападающий на Хогвартс был оглушен.
Охранник распахивает дверь в комнату для свиданий, в которой Рабастан ни разу не был, но о которой знает по рассказам, и, после некоторого размышления, все же воздерживается от обычно обязательного в таких случая показательно-героического тычка в спину.
Лестрейндж входит в комнату, не очень понимая, кого принесли дракклы и кто еще может желать видеть его в последние дни жизни, но тут же все встает для него на свои места.
Персефона Паркинсон. Несостоявшаяся Персефона Лестрейндж. Девочка, прицепившаяся ему как репейник к бахроме мантии.
Он резко оборачивается к охраннику и выразительно смотрит на того. Через мгновение болван все же догадывается, что от него требуется, и снимает заклинание немоты, а затем и закрывает дверь, наводя дополнительные чары, оставляя Рабастана наедине с Панси.
Девчонка смотрит на него в ужасе, у нее огромные глаза и искусанные губы. Лестрейндж садится напротив нее, кладет руки на стол и тоже начинает смотреть на нее.
Так проходит некоторое время.
- Мистер Лестрейндж... Рабастан, - Паркинсон все же догадывается, что подача за ней, потому что это не он приложил черт знает сколько усилий, чтобы повидать ее в тюрьме. - Я... Мне показалось, что вы захотите увидеть... хоть кого-то... перед тем, как...
Слишком сложная фраза. Слишком сложные мысли. Ее голос немного дрожит в конце, и она замолкает, но, хвала Мерлину, не плачет. И ему парадоксальным образом становится ее жаль - такую глупую, такую неправильную
- Спасибо, что пришла, Панси, мне действительно это приятно, - осторожно говорит он, подбирая слова и пытаясь смягчить тон. Девчонка чувствует это и моментально берет себя в руки. Пытается, по крайней мере.
- О Мерлин, это я пришла утешать вас, а выходит все наоборот... Какая же я дура, - покаянно говорит она и пытается улыбнуться, но при его следующих словах улыбка вянет.
- Я не нуждаюсь в утешении, - это звучит слишком грубо и жестко, и он опасается, что она сейчас опять начнет всхлипывать.
- Конечно, простите, - неожиданно твердо произносит она, встречаясь с его взглядом. - Я имела в виду, что не хотела обременять вас своими проблемами.
Он кивает, потому что сказать ему, в сущности, нечего.
Она наклоняется над столом и почти шепчет:
- Рабастан, я прошу вас, когда утром дня, когда... Словом, того самого дня вас в последний раз спросят, что вы предпочитаете - смерть или поцелуй дементора, выберите последнее...
Он осмысляет услышанное и отрицательно качает головой.
- Ты не понимаешь, чего просишь. Я не собираюсь становиться овощем, пускающим слюни себе на грудь.
- Я понимаю и вас очень прошу! - она прикасается к его руке и он тут же морщится, а на тыльной стороне его ладони появляется уродливый ожог.
- Что это? - почти взвизгивает она, отдергивая свою непострадавшую руку и разглядывая его.
- Чары. Чтобы я не смог взять тебя в заложники, к примеру. Дотронусь и сгорю заживо через пару минут, а тебе ничего не будет, - скучно поясняет он.
Панси с ужасом смотрит на него и ему становится смешно.
- Я даже не смогу вас обнять, - тихо шепчет она и он хохочет в голос.
- Девочка, это тюрьма, а не дом терпимости.
Она вспыхивает до корней волос и надменно задирает нос.
- Я не имела в виду ничего неприличного.
- Зато я имел, - бес, вселившийся в Рабастана - не иначе, дух покойного брата - заставляет его перегнуться через стол и, схватив Паркинсон за хвост на затылке, притянуть к себе и поцеловать - коротко, но как следует.
Когда он отпускает ее и ухмыляется обожженными губами, она выглядит перепуганной, сбитой с толку, но довольной. И ей хватает ума ничего не говорить по поводу его внезапной выходки.
- Я прошу вас, выберите поцелуй дементора, - снова начинает она.
- Нет.
- Я прошу, нет, я умоляю... Ну хотите, я на колени перед вами... Прошу вас, Рабастан!
В ее голосе столько всего, что он начинает колебаться.
- Зачем? - коротко спрашивает он, но она счастлива уже от того, что он не отказал снова.
- Это же не смерть. И вы останетесь здесь...
- В виде овоща, - зло бросает он.
- Но живым! - почти взвигивает она. - Живым! А этот процесс, он наверняка обратим... Я сделаю все, чтобы вернуть вас, Рабастан! Я клянусь, что верну вас!..
Он отшатывается и трет лицо руками, не замечая, что из губы течет кровь.
- Я верну вас! Клянусь! - Панси нависает над столом, похожая на Беллатрису как никогда - с пылающими щеками, горящими глазами и тяжело дышащая. - Клянусь собственной магией!!!
- Свидание окончено, - охранник разглядывает Персефону с любопытством и Лестрейнджу хочется наступить ему на лицо и давить каблуком сапога, пока глаза-виноградины не полезут из орбит, пока не захрустят кости носа, не начнет трескаться череп. Он с трудом отвлекается от заманчивых картин перед внутренним взором и поднимается из-за стола.
- Я был рад увидеть вас, мисс Паркинсон. Спасибо, - официально заканчивает он и выходит прочь. Панси переплетает пальцы и молчит.
Через три дня Рабастан отвечает, что предпочитает поцелуй дементора, и после часового ожидания - ловили они эту тварь, что ли - его отводят в светлую круглую комнату на первом этаже северного крыла Азкабана и запирают за ним дверь.
Он поднимает голову и видит, как из-под потолка, мягко колыхаясь, несмотря на отсутствие ветра, к нему спускается тварь. Дементор не торопится, кружась вокруг, и Лестрейндж чувствует запах падали, а еще перебродивших яблок, как на кухне в имении Долохова в Румынии. Он лишь надеется, что сумеет не начать отбиваться, когда костлявые руки твари потянутся к нему.
Рабастан не шевелится и смотрит в темноту под капюшоном, где колышатся тени во мраке, как будто завихряясь, и когда тонкие пальцы дементора опускаются ему на плечи, он по-прежнему стоит прямо, а потом он видит, как под капюшоном проступают лица.
Беллатриса, какой он ее запомнил в день свадьбы с Рудольфусом и влюбился на долгие четыре года, Тэсс, его невеста из французской ветки Долоховых, Алекто из 1980-ого, но последней он видит Персефону Паркинсон, ее губы, влажно блестевшие, ее темно-зеленые глаза, ее бесстыжую улыбку, которую, оказывается, он так хорошо запомнил...
Он падает на колени, но даже не чувствует этого. Персефона склоняется над ним, капюшон на ее голове давно превратился в гриву распущенных темных волос, и прежде, чем Лестрейндж сам тянется к видению, дементор накрывает его рот своим безгубым ртом.
Охранники отворачиваются, а когда все кончено, дементор вновь поднимается к потолку от патронуса одного из стражников.
Конец, да.